Иранский этюд о любви к кино и его жестокости. Рецензия на фильм Salam, cinema!

Именно такой вопрос безжалостным, требовательным голосом задает иранский режиссер Мохсен Махмальбоф всем пришедшим на кастинг, который он объявил. Пришли тысячи; выломали ворота, нескольких раздавили насмерть - случилась очередная Ходынка, только не за серебряную кружку и печатный пряник, а за право стать войти в вечность, приблизиться к Богу - так, как суждено приблизиться только немногим избранным.

Кино в Иране имеет статус сакральный и окружено уважением и авторитетом. B стране, где эмоции гипертрофированы, но большая часть информации передается не словом, а через контекст - в силу табуированности большинства тем и возврата к средневековью после попытки совершения "большого скачка" в будущее - в Иране черной тканью теперь укрыта не только женщина, но и уже прорезавшийся постмодерн. Так вот, в этой стране сложно проработанного узора, крупного плана, взглядов, рифм, ромбов, двусмысленностей, метафор, минаретов, в этом раскаленном пространстве невыраженных чувств кино оставило далеко позади все виды искусства по тому эффекту, которое оно оказывает на людей. Режиссер - великий пророк. B его руках сосредоточена власть, кратно превосходящая власть любого политика или муллы. Он не просто снимает кино, он приближается к Нему. Он приближает вас к Нему.

Кастинг, который устроил Махмальбоф - фейковый. Пришедшие туда об этом, конечно же, не знают, но в этом и есть весь смысл - он снимает кино про то, как собираются снять кино, а точнее, про людей, которые хотят сниматься в кино. Демография состязающихся пестра, как на прямой линии с президентом, а большинство из пришедших максимально далеки от кинематографа: студентки, рабочие, крестьяне, наивные старики. Приходят семьями и за ручку с подругой. Приходят, чтобы в их маленькой жизни вдруг случилось чудо. Приходят ради интереса. Приходят, чтобы увидеть Махмальбофа. Приходят, чтобы воссоединиться с любимым.

-Зачем вы хотите стать актрисой?

-У меня есть надежда, что ваш фильм получит премию и я поеду с вами за границу.

-Зачем вам за границу?

-Там живет мой муж, он убежал из Ирана, а мне не дают визу.

-Bы можете заплакать?

-Зачем?

-Чтобы получить роль, вам надо заплакать.

-Bы можете просто помочь и дать мне маленькую роль?

-Для этого вам надо будет заплакать.

Думаешь, вот неужели она не может заплакать? Ради великой любви? Ради свободы? Ситуации, которые вскрываются банальным требованием заплакать за минуту, которое Махмальбоф предъявляет с бескомпромиссной жестокостью и даже садизмом, каждый раз с наслаждением прогоняя каждого, кто не сумел его выполнить, были бы совсем тривиальными и скучными, если бы это было не иранское кино. Иранское - кино контекста, а не фабулы, интонации, а не слова. B каждом простом утверждении скрыто десять оговорок. И смотреть это кино надо обязательно в оригинале, с субтитрами - иначе вы утратите невосполнимо много.

На фарси volens nolens приходится петь, а не говорить - просто потому, что он так устроен. Изафеты - своеобразные лигатуры между словами, превращают иранский текст в партитуру. Там не бывает stacatto, зато очень много crescendo и diminuendo. Bслушайтесь в эти мелизмы иранской речи, растворитесь в них, и вы продолжите следить за сюжетом, даже если закроете глаза (а значит, не будете видеть картинки и субтитров).

Это кино про творца, но не только великого Махмальбофа, а творца в каждом человеке, которое большинство из людей так безжалостно и бездарно убивает. Кино про страх смерти и пустоты, страх бессмысленно прожитой жизни - от которой, наверное, может спасти пленка, а подчас кажется, что только она и может. Оттого и стоило неделю стоять под дверями, рисковать жизнью, чтобы только прорваться туда - и попытаться зацепиться за этот сакральный, жестокий, сюрреалистичный мир кино. Зацепиться за вечность. Стать на шаг ближе к Нему.