Кино для врага

    Время, которое выбрал Георгий Ванян, армянский публицист и правозащитник, возможно, было не самым удачным - незадолго до Дня памяти жертв геноцида. То, что из года в год Ванян пытается сделать, он сам называет кинофестивалем азербайджанских фильмов. Скромно, можно сказать, в своем кругу, и из года в год все начинается примерно одинаково, и столь же одинаково и заканчивается. Непритязательный анонс: если это Ереван или Гюмри, то где-нибудь на окраине, если город поменьше, вроде Ванадзора, то опять же что-то узкопрофильное вроде журналистского клуба. Три-четыре короткометражки, снятые на той стороне линии фронта - о том, что никакого отношения к фронтовой истории не имеет, никакого жюри и никаких призов, за исключением одного-единственного - приза зрительских симпатий. В Армении. К азербайджанскому фильму. Будто бы и в самом деле, по ту сторону линии фронта обыкновенные люди снимают обыкновенное кино так, будто никакой линии фронта и нет.

    Если Ванян своей затеей кого хоть на время и примирил, то армянскую власть и армянскую оппозицию. "Некто Георгий Ванян после провала в Ереване и Гюмри, намереваясь реализовать полученный из неких западных центров грант, выбрал, как ему кажется, в качестве удобного места Ванадзор для достижения своих предательских целей:". Это совместное заявление с призывом встать стеной на пути национал-предательства подписали, кажется, представители всех оттенков армянского политического спектра, включая самых, как считается, либеральных и западнических. В мае выборы.

    Но если бы дело было только в выборах. И во времени, то ли выбранном, то ли выпавшем:

    Первой попытке ознакомить армянского зрителя с азербайджанским кинематографом предшествовал аналогичный опыт с кинематографом турецким, и вообще Ванян полагал кинофестиваль логическим продолжением устроенных им же Дней Азербайджана в армянской школе. Даже если бы все начинание ограничилось анонсом, казалось бы, можно было говорить о революции. Но дело зашло немного дальше, хотя сознания народов-врагов отнюдь не перевернулись.

    Вражда так устроена, что переворачиваться особенно и нечему.

    С одной стороны, например, в приграничных с Азербайджаном районах это устройство выглядит следующим образом. Здесь граница местами - это узкая дорога, которая перестала служить сельской улицей, но так и не стала линией фронта. На вопрос об общении с соседями поначалу здесь отвечают уклончиво, но по мере углубления знакомства заявляют со всей крестьянской прямотой: "Конечно, общаемся. Да и вообще, если бы тогда, когда начиналась война, не понаехали из Еревана, мы бы с азербайджанцами сами по-соседски со всем разобрались:". Кстати, сам Ванян отмечает, что в глубинке его начинания понимают гораздо лучше.

    А в азербайджанской глубинке вам в ходе первоначального знакомства обязательно и убедительно расскажут про 20 процентов территории и миллион беженцев и Ереван, который не Ереван, а Эриванская крепость, шедевр азербайджанского, естественно, зодчества. И все это сплошным речевым потоком без знаков препинания, потому что текст не для того, чтобы убеждать, а просто так дышится. А потом, переведя дух: вы ведь бываете в Армении - как они там на самом деле живут? Действительно, как говорят по телевизору, умирают с голоду? И покачав удовлетворенно головой: я так и думал, что они живут примерно как мы - с чего бы им жить по-другому? А в Грузии местные азербайджанцы, живущие рядом с армянской границей, каждый день массово ходят в Армению, где на рынке их ждет товар, усилиями совместного армяно-азербайджанского бизнеса доставленный из Стамбула или Шанхая сначала в Ереван, а потом сюда, в приграничье. А в Баку лучший подарок по-прежнему - армянский коньяк, а в Карабахе челноки торгуют азербайджанским чаем, без которого в Карабахе никак даже спустя поколение.

    Бензин в Армении тоже большей частью азербайджанский, и легко догадаться, что покупают армянские коммерсанты его тоже не у грузинских коллег. И все это знают. А в дни Азербайджана в Армении в ереванской школе писали сочинения об Азербайджане. Одни - в полном соответствии со сложившейся традицией: "В моем представлении Азербайджан - грязная, неряшливая страна дураков:". Но вполне репрезентативным можно считать число тех, кто, пусть и не без некоторого пафоса, будущее выводит из трезво оцененного настоящего: ":Давай забудем о том, что было в наших странах в прошлом. Ибо не обязаны мы призываться на войну дедов наших".

    Тем не менее, идея с азербайджанским кино в Ереване провалилась - как год назад, так и сейчас. Что опять же тоже никого не удивило, и совершенно органично прозвучала позиция блогера Crazy Patriot, сформулированная, как говорят, на очень хорошем армянском языке: "Удивляюсь, почему мы поднимаем шум из-за фестиваля одного подонка и делаем ему бессмысленный пиар. Несколько раз поймайте его на улице, сломайте ему голову, продержите в подвале голодным несколько дней, и все, станет как шелковый:". Единомышленник Ваняна, живущий по другую сторону линии фронта, Зардушт Ализаде отмечает: азербайджанцы опять выиграли у армян историческое состязание. "У нас людей, готовых общаться с врагом и не подверженных пропаганде, сотни, а в Армении такие люди наперечет".

    Армянские коллеги, пожалуй, со всеми на то основаниями это утверждение оспорят. И вряд ли Ализаде будет упорствовать. Когда-то стоявший у истоков Народного фронта Азербайджана, потом создавший Социал-демократическую партию Азербайджана, он исходит из убеждения, в котором обыватель по обе стороны границы признается только тем, кого сочтет своим. "А ведь как у вас многое похоже!" - как-то позволил я себе заметить, окинув взглядом стол азербайджанских друзей. Хозяева с прохладцей заглянули мне в глаза, а потом расслабились и рассмеялись: а на кого нам еще быть похожими, как не друг на друга? Зардушт Ализаде вспоминает "Мимино". "Если бы у нас был бы такой же талантливый режиссер, который захотел бы сделать кино про армянина и азербайджанца, оно получилось бы еще смешнее. При всем антагонизме, между нами гораздо больше одинаковости:".

    Историческая вражда прозрачна, как отравленный воздух. К нему все привыкли. Адаптировались и выработали иммунитет. В нем можно жить, а у каждого воздуха всегда и везде есть свои особенности, иногда вызывающие мутации. Где-то ненавидят, тайно или явно, всех вокруг и даже внутри. Где-то - только врагов-соседей. Иммунитет - это когда уже можно не задавать вопросов. В Южной Осетии, скажем, предположить вслух, что цхинвальцы всегда ментально были ближе к грузинам, чем к северным братьям, может быть, более рискованно, чем подметить армяно-азербайджанское сходство. Хотя в 90-е эта тема обсуждалась спокойно, пусть и с некоторым упором на то, что всем лучшим в своей истории, включая футболиста Владимира Гуцаева, Грузия обязана осетинам. Тбилиси по-прежнему оставался ближе Владикавказа не только в географическом смысле. А проходившая здесь дорога, связывавшая весь Южный Кавказ со всей Россией, и рынки, на этой дороге раскинувшиеся, всех вполне офшорным образом примиряли. И когда в 2005 году едва не началась война, по обе стороны границы сокрушались о том, как легко, оказывается, разрушить то, что терпеливо обустраивает объективная и спокойная природа вещей.

    Тимур Цховребов, уважаемый югоосетинский полевой командир, после войны взявшийся за совместный бизнес с Нугзаром Гогоришвили, авторитетным командиром у грузин, как-то сразу стал вызывать у соотечественников подозрения. То, о чем в Ереване Crazy Patriot только мечтает, молодые люди с битами в руках с Тимуром, невзирая на его боевую славу, проделали. В августе 2008-го Тимур снова взялся за оружие, собрав тех, кто уцелел в 92-м. И опять, едва все закончилось, принялся за старое. Тимур вполне отдает себе отчет в том, что, надумай он организовать в Цхинвали фестиваль грузинского кино, некоторые, возможно, поймут, но нового нападения с битами не избежать. "Но я бы все равно взялся:" В 92-м Тимур брал Нугзара на мушку и даже помнит, где это было. "Он как-то недавно показал мне столб на границе, под которым лишь каким-то чудом меня не застрелил:" - вспоминает сегодня Нугзар. У меня падает с души груз: наконец я могу признаться, что знаю эту историю давно - от самого Тимура, который рассказал мне ее еще в 2005-м. "Нугзару уже можно знать про этот столб?" - спрашивал я у Тимура тогда. "Нет, - покачал головой Тимур. - Рано".

    При этом оба прекрасно понимают, что есть вопросы, по которым им не договориться. Они, впрочем, и не пытаются. Формула будущего мироустройства вообще не интересует тех, кто миротворчество считает делом личным. "Конечно, у нас совершенно разные взгляды на ситуацию с Южной Осетией", - мягко напоминает Нугзар. Но ему вполне достаточно того, что его тбилисские соседи, узнав, что к нему приехал друг-осетин, сначала несколько удивлялись, потом садились за стол, а потом и вовсе уводили Тимура к себе.

    Это и есть эффект усредненного общественного мнения. Никто, за исключением особо истовых, пострадавших или просто не вполне здоровых людей, не сочтет предательством совместное распитие с тем, кто пришел "оттуда". Но когда придет время отвечать на вопрос о судьбах родины, окажется, что это очень важно - считать вражду исконной и обязательно исторической. Она, как выясняется, совершенно необременительна в быту, и уж точно более комфортна, чем мысль о том, что кино, снятое по ту сторону линии фронта, к этой линии прямого отношения иметь не обязано. Хоть на той стороне тоже свои представления о комфорте и национальной чести, и один из азербайджанских режиссеров, чей фильм планировался к участию в фестивале, на всякий случай тоже припомнил армянам историю. И потому отнюдь не только Армении касается формулировка армянского политолога Александра Искандаряна, считающего инициативы, подобные начинаниям Ваняна, маргинальными: "В армянском обществе существует консенсус по отношению к примирению с Азербайджаном - это консенсус непримирения".

    А время, вопреки общепринятому заблуждению, никого и ни от чего не лечит. Скорее наоборот. Как полагает Искандарян, за последние два-три года общественная уверенность, что с Азербайджаном говорить не о чем, только окрепла. Такова природа статус-кво: страсти улеглись, ненависть утихла, враг где-то даже, может быть, по-соседски интересен - какое у них кино и за кого вышла замуж одноклассница из Баку, который пришлось когда-то покинуть и который до сих пор снится? Но люди, предлагающие что-то менять, выглядят по меньшей мере провокаторами.

    Время консервирует. У тех, кто считается победителем, консервируется комплекс победы, у тех, кто, как считается, проиграл - комплекс поражения. И, как полагает азербайджанский политолог и публицист Тогрул Джуварлы, еще неизвестно, что опаснее: "Тоска проигравших уходит в подсознание, а оно нерегулируемо. И милитаристские лозунги, которые у нас звучат, могут быть восприняты куда более радикально, чем рассчитывает власть".

    Те, кто не хочет видеть линии фронта, по-прежнему готовы быть для соотечественников одновременно миротворцами, чудаками и предателями. Или отмывателями западных грантов. Они порой вызывающе наивны, порой играют на грани эстетического фола, планируя поставить "Ромео и Джульетту" в грузинском селе Текали, на границе которого смыкаются Армения и Азербайджан. У них не очень много возможностей импровизировать для всех. Тогрул Джуварлы, кажется, нащупал формулу: "Чужой народ должен стать ближе своей власти". Формула почти абсолютна. Она и про примирение - в том числе и примирения двух половинок воюющего сознания. И про то, почему оно невозможно.