Публичный дневник (13)

Продолжаю делиться с читателями портала некоторыми извлечениями из моего «публичного дневника», который начал вести с первых дней марта, когда вести о корона вирусе становились все тревожнее и тревожнее.

Как всегда, думаю о нас с вами до корона вируса и о нашем возможном будущем, после корона вируса.

29 апреля 2020 г.

Спасибо карантину, смог вернуться к тому, о чем всегда собирался написать, но всегда откладывал на будущее. Возможно, не просто из лености, из малодушия, из страха заглядывать в бездну человеческой души, в том числе в бездну собственной души. Возможно, это влияние малодушия всей нашей культуры. Не знаю, не буду обобщать, хотя говорил, повторю, в зеркале других культур, думаю о нас, думаю о себе …

Мне всегда казался нелепым вопрос «понравилось?», после просмотра того или иного фильма, или спектакля. Обычно не ввязывался в спор, не разъяснял, что есть фильмы, смотреть которые боялся, потом заставлял себя преодолеть малодушие, во время просмотра, ждал, когда фильм завершится, а потом уже никогда его не забывал. Наверно такова природа человека: вспомним как нормальный ребенок просит взрослых рассказать ему «страшную сказку», в страхе прячется под одеяло, а на следующий день снова просит рассказать ту же или другую «страшную сказку». Разница в том, что взрослый, как правило, сильно напуган, и, как правило, ищет в искусстве утешения.

Одна из классических пьес, которых я боюсь, «Ричард III» Шекспира. «Боюсь» в данном случае означает, что мне трудно принять угрожающую безмерность человека (готов повторить слова одного из персонажей Достоевского «слишком широк человек, я бы сузил»), пугает зловещесть фигуры Ричарда, пугает, что эта зловещесть может быть обаятельной.

Никогда не видел ни одного спектакля по «Ричарду III». В свое время хотелось посмотреть знаменитый грузинский спектакль Роберта Стуруа, с Рамазом Чхиквадзе в роли Ричарда, который считается одним из лучших на мировой сцене. Не пришлось. Планирую в самое ближайшее время посмотреть недавнюю экранизацию «Ричарда III» с Бенедиктом Камбербэтчем в роли Ричарда III.

О драме Шекспира вспомнил по двум причинам, но прежде напомню, каков Ричард III у Шекспира.

Внешность: горбун, хромец, урод.

Натура: чудовище, монстр, злодей, убийца, сладострастник, клеветник, насильник. Плюс прекрасный актер по жизни, который наслаждается самим процессом откровенного притворства и лицемерия.

Пролог пьесы: исповедь героя, который безо всякого стеснения распахивает свою черную душу перед зрителями, и признается, что «собирается стать подлецом».

Но Шекспир никогда не был сатириком, его вдохновляет сама возможность показать сколь «широк человек», заглянуть в бездны его души. Его Ричард III рожден, чтобы повелевать, это фигура черного гения, перед которым рушатся все моральные установления. И хотим мы этого, или не хотим, мы подпадаем под обаяния этого гения зла и гения игры.

И это еще не все, как подчеркивают шекспироведы, «Ричард III» говорит о соблазне, который содержится в тирании, оборотная сторона этого соблазна, жажда рабства, которая глубоко запрятана в природе человека.

Есть в драме Шекспира небольшая по длительности сцена, которую я не просто боюсь, она меня буквально растаптывает.

Эта сцена как Ричард соблазняет женщину у которой он не просто убил мужа и отца, но эти трупы здесь же рядом, продолжают кровоточить. Женщина проклинает Ричарда, плюет ему в лицо, обзывает колдуном, подлецом и палачом, Ричард не смущается, лицедействует, находя все более и более изощренные доводы своей любви, а в конце сцены (трупы все еще здесь, рядом) женщина протягивает ему руку и принимает от него обручальное кольцо.

Не будем сбиваться на банальности о «природе женщин» и прочем, в конце концов о «жажде рабства» Шекспир говорит безотносительно к полу.

 Теперь подумайте сами, почему актеры жаждут этой роли, где здесь, если говорить словами Пастернака «кончается искусство, и дышит почва и судьба», или в какой мере само актерское лицедейство в этой роли способно переступить через границы искусства.

Возвращаюсь к двум причинам о которых говорил выше.

О первой причине в качестве вопросов, на которые не знаю ответа.

Нужно ли культуре, литературе, театру, кино, заглядывать в эти бездны души человека?

Если той или иной национальной культуре самой не хватает мужества смотреть в эти бездны и не отводить глаз, то может быть необходимо смотреть, обсуждать, и в рефлексии подниматься на эти высоты?

Если признаться, что «Ричард III» не для массового зрителя, даже если он окажется в зале кинотеатра или в театральном зале, то, может быть, в таких случаях не обойтись без избранных, без их понимания, без их интерпретаций, а дальше, кругами по воде, каждому свою порцию понимания?

Может быть если культура, литература, театр, кино, остается на уровне сентиментальных представлений, если она избегает сложных подходов и сложных образов, если она упивается ложными мифами, то такое малодушие совсем не безобидно, и оно мстит за себя в сложных ситуациях, как в сфере общественной, так и приватной, например, в семейных конфликтах, которые мы продолжаем трактовать упрощенно?

Повторю это вопросы, на которые не знаю ответа, только убежден, что их невозможно избежать.

Вторая причина, связана с отношением к собственной истории.

Историческая пьеса «Ричард III», написанная приблизительно в 1591 году, входит в так называемый цикл исторических хроник Шекспира, в который, кроме Ричарда, входят три пьесы о Генрихе VI.

Исследователи задаются вопросом, почему в это время возник такой интерес к национальной истории. Формальный повод, неудачная попытка испанского флота завоевать Британию. Но, предчувствие катастрофы удивительным образом объединило страну, практически все ее сословия. И вот тогда обращение к собственному прошлому и привело к созданию специфического английского драматического жанра исторических хроник.

В исторических хрониках Шекспира взгляд ренессансных гуманистов на историю был выражен с предельной полнотой. Заключался он в том, что за историческим процессом стоит божественная сверхволя, что благодаря этой сверхволи рано или поздно справедливость восторжествует, а те, кто нарушает законы истории, обречены на гибель. И исторические хроники Шекспира, как раз посвящены тем, кто преступает справедливость истории.

Как и тогда, когда я впервые прочел «Ричарда III», и сейчас, когда пишу эти строки, у меня возникает множество вопросов, на которые не готов ответить.

Если Шекспир, как ренессансный гуманист, в своем «Ричарде III» не смакует зло, не смакует подполье человеческой души, а говорит о том, что в истории неизбежно пробивается справедливость, не лучше ли было выбрать другой сюжет и другого героя?

И означает ли это, что для национального объединения, когда в историческом прошлом ищешь опору, нужны не мифы, не самоублажение, не самовосхваление (можете сами продолжить этот список), а понимание того, что история трагична, и в ней не могут не проявляться человеческие пороки?

Мы должны признать, что Шекспир не просто национальное достояние, он один из тех, кто создавал национальный дух, и сегодня многочисленные театральные постановки, многочисленные экранизации, постоянные обсуждения шекспировского наследия, нужны не для пропаганды национальной культуры, а чтобы поддерживать национальный дух.

Кто-то может возразить, а что если в той или иной культуре, нет Шекспира?

Ответ напрашивается сам собой, во-первых, Шекспир есть, он для всех, во-вторых дело не в Шекспире, а в отношении ко всему корпусу мировой культуры.

Другой вопрос, насколько та или иная культура способна освоить это наследие, чтобы вырваться из пут провинциализма, из тисков «захолустного» сознания, если использовать термин Гасанбека Зардаби.

6 мая

Признаемся, нам еще многое предстоит сделать, чтобы стать составной частью мировой цивилизации, пока мы только в самом начале этого пути. Потерь, заблуждений, иллюзий, оказалось больше, чем реальных достижений.

На мой взгляд, главное препятствие прячется в наших головах, как правило, его труднее всего распознать, я бы назвал его «постколониальный синдром».

Что я имею в виду?

Национальные государства, Азербайджан не исключение, должны иметь собственные интересы, с этим никто не спорит. Но если посмотреть на эти «интересы» в исторической перспективе, то мы должны будем признать, что они были разными в XVIII веке и в веке XIX, в XIX веке и в веке XX, в начале и в конце XX века, в конце XX века и в начале XXI века.

Что и как менялось?

Вспомним первую половину ХХ века. Сейчас это время может показаться даже комичным, если бы оно не было таким кровавым. Комичным по той причине, что в то время монаршьи особы России и европейских стран состояли в родственных связях, буквально одна большая кровнородственная семья, а политическая риторика была не «кровнородственная», а сплошь националистическая, можно было подумать, что эти страны сложились в незапамятные времена, и всегда были отделены друг от друга китайской стеной. При этом националистическая риторика была весьма агрессивной, не удивительно, если война и расширение территорий составляли в те времена суть политики.

С тех пор многое в мире изменилось (не побоимся признать, что изменилось к лучшему). Сегодня даже трудно представить, что Англия, Франция и Германия, на протяжении веков, были странами враждебными, и постоянно воевали.

Национальные интересы если и сохранились, то, во-первых, потеряли изрядную толику своей агрессивности, сегодня большинство цивилизованных стран мира отдает приоритет различным международным конвенциям, тем самым, признавая значение интегративных тенденций, а во-вторых, сотрудничество стало нормой поведения, самые острые межнациональные кризисы, решаются (чаще всего) за столом переговоров.

Конечно, прошлое в один день исчезнуть не может, Европейский Союз сотрясают различные кризисы, старая и новая философия мировой политики сталкиваются, порой очень болезненно, но любой здравомыслящий человек понимает, возврата к прошлому больше не может быть. Тот же Брексит, на который любят ссылаться ретивые идеологи «заката Европы» (их немало и среди наших интеллектуалов) был принят большинством в 51,9%, т.е. выявил, что мнения «за» и «против» разделились практически поровну (не говоря уже о том, что много любопытного подсказывает детальный социальный анализ тех, кто был «за», и тех, кто был «против»). И это в Англии, в которой на протяжении веков сложилось устойчивое имперское сознание, величие Англии, ее особая миссия в истории, казались неоспоримыми (всем советую посмотреть английский сериал «Корона», чтобы убедиться в том, с какой болезненностью, и, в то же время, мужественностью, английское историческое сознание освобождается от имперского синдрома).

Кто-то может возразить, все это Европа, Запад, у них своя история, к современному состоянию они шли века и века, и только будущее покажет, каковы их реальные достижения. Невозможно механически экстраполировать западный опыт на постколониальные страны, которые обрели независимость только в ХХ веке - это относится и к Азербайджану.

Отчасти соглашусь, и «да», и «нет».

«Да» в том смысле, что нужно время, чтобы любая страна осмыслила свою независимость не только политически, но и ментально, болезни роста неизбежны не только в жизни каждого человека, но и каждого народа, так и хочется увеличить собственную значимость не только в глазах других, но и в собственных глазах

«Нет», в том смысле, что историческое время все больше спрессовывается, оно измеряется уже не столетиями, а десятилетиями, проявишь безвольность, умственную отсталость, как не заметишь, как сначала в системе различных рейтингов (было бы опасно от них отмахиваться) скатишься во вторую сотню стран, а там, если продолжится безвольность, один шаг до «стран-изгоев», выбраться из которых практически невозможно.

Так что же мешает нам преодолеть «постколониальный синдром», если учитывать, что у нас больше нет времени на раскачку, и согласиться с тем, что после эпохи Просвещения мысль должна опережать поступок, а не наоборот (осознание этого и будет свидетельствовать о том, что мы перестаем быть «обществом-подросток»)

Разумеется, это тема конференции, и не одной, длительных открытых дискуссий, атмосфера которых сможет родить мысль «окрыленно вещественную, которая прочерчивала бы нелицемерно различимый путь в своем движении и что-то меняла на свете к лучшему» (Б. Пастернак).

Я ограничусь двумя моментами, не претендуя на то, что они исчерпывают эту сложную тему.

Первое.

Мы должны открыться навстречу миру, быть готовы к честному сотрудничеству с международными организациями, понимая, что в современном мире это единственный способ совершенствования и узнавания себя.

У нас главенствует представление о том, что все это исчерпывается понятием «внешняя политика», а ее мы понимаем, как умение переиграть, перехитрить, если придется и подкупить (“bacarana can qurban”) важных людей, а если у нас что-то не получается, если нам перестают доверять, то мы считаем, что нам просто не хватило искусности или мы подкупили не тех людей.

У нас как некое откровение была воспринята книга Збигнева Бжезинского «Великая шахматная доска: господство Америки и ее геостратегические императивы», хотя как бы не относиться к этой книге

…моей компетенции явно не хватает для ее оценки, единственное, что я могу позволить себе, напомнить, что З. Бжезинский настаивал на том, что внешняя политика должна иметь ясную доктрину, т. е. должна быть внятной и последовательной …

 к нам она точно не имеет отношения.

Большую нефть мы тоже рассматривали как необходимость лавирования в «Великой шахматной игре», сегодня мы видим, чем все это закончилось

Понимаю, что я только нащупываю проблему, что в лучшем случае это только вершина айсберга, вопрос выходит за границы «внешней политики», и включает в себя философию нашего самоосмысления себя в мире (не только в мире политики), но в этих заметках я не в состоянии сказать больше чем сказал.

Второе.

На мой взгляд, туристическая индустрия не может создавать «культурный продукт», она, в лучшем случае, может его эксплуатировать.

Туристическая индустрия всегда работает на понижение, турист всегда потребитель, ему важно, что он «здесь был», ему важно сделать селфи на фоне Парфенона или Эйфелевой башни, в лучшем случае он ознакомится с разъяснениями гида, и тут же их забудет.

Таковы правила игры, не будем на них ополчаться, индустрия есть индустрия, бизнес есть бизнес, в конце концов туристические деньги могут быть потрачены на «высокую культуру» и на многое другое, на те же социальные нужды.

К сожалению, у нас пошли (и продолжают идти) по пути создания «культурных продуктов» как изначально «туристических объектов».

Вдумайтесь, к чему это приводит?

К тому, что к нам стали приезжать «туристы», которым не нужны эти «культурные объекты, они изначально ориентированы (знали, куда едут) на ресторан и дешевую проститутку. Готов на это закрыть глаза, в конце концов турист платит свои деньги и вправе тратить их по своему усмотрению.

Опасность в другом, в нашем потребительском отношении к собственной культуре, следовательно, в «туристическом» отношении к собственной стране, и к самим себе.

А это уже не столь безобидно, как может показаться с первого взгляда, ведь тем самым мы признаемся, что не соприсутствуем, не соучаствуем, в собственной стране, а превращаем ее в «товар».

Публичный дневник (14)

Публичный дневник (12)

Публичный дневник (11)

Публичный дневник (10)

Публичный дневник (9, продолжение)

Публичный дневник (9, начало)

Восьмая часть

Седьмая часть

Шестая часть

Пятая часть

Четвертая часть

Третья часть

Вторая часть

Первая часть