Публичный дневник – 2 (30)

Продолжаю делиться извлечениями из своего блога, который веду последние годы.

На этот раз решил поделиться с читателями моими недавними заметками о новом романе Чингиза Гусейнова «Подковать скакуна».

В данном случае литература больше чем литература, больше чем художественный текст. И мои заметки о новом романе, совсем не литературоведческие.

Из-за большого объема, пришлось разделить заметки на две части. Сегодня – начало. Остальное в следующий раз

26 сентября 2022 года.

Начинаю свои заметки о новом романе Чингиза Гусейнова «Подковать скакуна».

Начну с цитаты из относительно давней моей статьи о «Снах Каляма» Чингиза Гусейнова (печатались на данном портале). Чтобы подтвердить: моё отношение к личности писателя не изменилось, хотя живёт он уже не в Переделкино, а в Израиле: «мне приходилось писать, что меня восторгает гражданская и творческая активность Чингиза Гусейнова. Как ему удается присутствовать среди нас, не присутствуя физически, находиться в гуще наших событий, находясь в стороне, в Переделкино. Никто из его коллег в его возрасте, младше, много младше, не может похвастать подобным присутствием (в очередной раз повторю, что имею в виду «присутствие», как один из самых принципиальных образов-понятий немецкого философа Мартина Хайдеггера, означающий умение раскрыться навстречу миру и, тем самым, навстречу себе самому)».

Теперь о романе. Не собираюсь писать рецензию. Не мой жанр. То ли не умею, поэтому не люблю, то ли не люблю, поэтому не умею. Меня, как правило, больше интересует не текст, а контексты, которые можно конструировать, чтобы лучше осмысливать сам текст.

Мой жанр, скорее моё со-чувствие, моё со-мыслие, интеллектуальные и эмоциональные всполохи во мне, если они происходят.

Как и другие романы Ч. Гусейнова, читать роман «Оседлать скакуна» трудно. Приходится долго вчитываться, к тому же, если зацепило, случается проглатываю пару страниц, начинаю думать о своем. Возвращаюсь уже в другой текст.

Кое-что прояснилось, когда прочёл беседы (13 бесед) о романе Чингиза Гусейнова с Али Абасовым. Прежде всего прояснилось то, что всегда плохо понимаю (кто чей муж, кто чья жена, чье имя зашифровано, и т.п.). Но вопросы остались. Возможно из тех вопросов, которые не предполагают ответа. Только то же со-мыслие и со-чувствие.

В чем трудность чтения романа?

Прежде всего по той причине, что нет в романе линейного повествования, сначала случилось одно, следом другое, одно стало причиной другого.

Время романа то забегает вперед, то возвращается вспять. Кульбиты времени и становятся стилем романа.

Позволю себе повторить, что говорил о «времени», когда писал о «Снах Каляма»:

«время в них («Снах») не разворачивается вместе с повествованием, не становится нейтральным фоном для рассказа, время само себя изобретает, захочет выхватит события из «прошлого», будет подробно его рассматривать, захочет предскажет, что случится в будущем, столкнет прошлое и будущее, обнаружив неожиданные, неведомые ранее, смыслы, и окажется, что эта художественная игра не только игра, а и понимание того, что только подобное остановившееся, многослойное время выражает и нашу суть, и наш непробудный сон, и наши робкие попытки ступить в «историческое время», в котором живут другие, более успешные народы, и смысл поступков наших великих пассионариев, пытавшихся пробудить нас от долгой спячки, среди которых одним из самых первых и самых дерзких оказался тот же «Фатальный Фатали». Добавлю, что позже, хотя и произошло множество различных событий, «время» нашей жизни cтало мельтешить, никак не сдвинется, если не полная спячка, то постоянная полудремота- полузевота».

Готов повторить сказанное и в отношении романа «Подковать скакуна».

Далее. Текст в тексте. Сначала думал, что это типичный постмодернистский изыск, «беседы» подсказали, что не совсем так. Постмодернизм никто не отменял, но в романе нет откровенного симулякра, «текст в тексте» оказывается реальностью, если только не углубляться в вопрос, что такое «реальность».

«…Именно после выхода романа («Семейные тайны), о чем вспоминают на родине по сей день, я стал получать от незнакомых земляков-почитателей критические заметки-истории-факты о неблаговидных делах во властных структурах республики. «Можете использовать, - писали мне, - по своему усмотрению». Посылали в надежде, что обнародую, а они выговорятся хотя бы моими устами, ибо молчать уже тогда было невмоготу». (Ч. Гусейнов. А. Абасов. «Беседы».)

«Здесь, конечно, мне очень помогли в возведении романного здания две рукописи – московская МамедОвича и бакинская Каляма, которые легли в основу моего произведения, предопределили стилистическое его разнообразие. (Ч. Гусейнов. А. Абасов. «Беседы»).

Далее. Взаимопереходы между воображением и явью, между сном и явью. Здесь свои уровни и свои подходы.

Один уровень, о котором говорит сам писатель:

«… различие между, по крайней мере, двумя бытующими реальностями, взаимосвязанными друг с другом, но имеющими, однако, и собственные особенности, различия: есть объективная реальность человеческого общежития, а есть условная, субъективная художественная реальность, миры донкихотов, гамлетов, хлестаковых-чичиковых. Первая реальность регулируется как бы законами, основанными, в идеале, на заповедях, нормах нравственности, этики, а вторая, если речь, к примеру, о романе, строится вокруг конфликтов, и чем они ярче, острее, всеохватнее и глубже, тем ощутимей сила их воздействия, явственней проступают противоречия в обществе, внутри и вне человека, повышается концептуальная значимость произведения. (Ч. Гусейнов. А. Абасов «Беседы»).

«…Так сложилось в силу реальных обстоятельств с двумя полученными и переработанными мной рукописями бакинца Каляма, это произошло, когда жил в Москве, и московского азербайджанца МамедОвича, что случилось уже в Израиле, так что «Подковать скакуна» являет собой не только многогеройное повествование, каковыми были и другие мои произведения, реальные и вымышленные, как здесь, но тут романное пространство в итоге образовалось качественно иное, не разрозненное, не лоскутное, а единое, целостное, к чему я стремился, и потому главных героев, как таковых, здесь нет, в этой роли выступает каждый, кто вошел в него, и я – как бы один из них, и тоже, как они, могу именоваться главным». (Ч. Гусейнов. А.Абасов. «Беседы»).

Другой уровень соотношения «сна и яви», о котором писал в связи со «Снами Каляма», можно отнести и к роману «Подковать скакуна».

«Сны Каляма», сны с продолжением, есть начало, но нет завершения, сны ведь никогда не кончаются, наши сны плавно переходят из одного сна в другой. Но некоторые из нас так и не хотят просыпаться, не столько их привлекает мир фантазий и грез, сколько жизнь между сном и явью, такая вот постоянная полудремота-полузевота. Наш великий Сабир именно поэтому саркастически призывал не будить нас, чтобы мы могли досмотреть наши затянувшиеся сны. А презрительный к демосу Гераклит, мрачно изрекал, предвидя на тысячелетия вперед, «у бодрствующих – единый космос, во сне же каждый живет в своем собственном», имея в виду, что космос существует только для тех, кто бодрствует, кто окончательно проснулся.»

Естественно, что уровни между воображением и явью, между сном и явью, бесконечны, «два уровня» выделены только как шаги для понимания. Только добавлю, на что обращал внимание в связи со «Снами Каляма». Для того, чтобы вгрызаться в столь важные для любого человека взаимопереходы между воображением и явью, между сном и явью, нужны не только умственные усилия (это само собой), но и такие, почти детские черты, как наивность, простодушие, любопытство.

Наконец, сам писатель готовит нас к тому, что чтение романа будет не простым, определяя жанр романа как «нечто романное, с этно-политическими несуразностями, поиском добра в пространствах зла» и выбранными эпиграфом к роману: «Все - тайна, а правда - что живу. Helen».

27 сентября 2022 года.

В прошлый раз говорил о том с какими трудностями я столкнулся, когда читал роман «Подковать скакуна».

Возникает естественный вопрос, а для чего все эти трудности, для чего все эти рифы, шифры, ребусы. Разве для этого мы читаем художественную литературу, разве не должна художественная литература обладать эмоциональной непосредственностью, эмоциональной заразительностью.

Не будем торопиться, оставляю ответ на завершающие строки моего со-чувствия, со-мыслия. Пока о другом.

Прочтя только несколько страниц романа «Подковать скакуна» невольно поймал себя на мысли, что страницы эти написаны внутренне свободным человеком. Пришлось задуматься. Ведь восторгаясь внутренней свободой писателя, я невольно признаюсь в собственной несвободе. Не собираюсь заниматься самоуничижением, по большому счету мне нечего стыдиться, без ложной скромности могу признаться, что на протяжении долгой жизни сумел сохранить то, что называю «осанкой», но, при всем при том, при всем при том, признаюсь в собственной несвободе.

В чем ее причина, откуда она прорастает?

Возможно ДНК, психология, психиатрия, прочее, прочее, во всем этом разбираться не собираюсь, просто выношу за скобки.

Что остается. Собственная безопасность, возможно, но не будем демонизировать наш политический режим, и преувеличивать собственные страхи.

Что еще. Безопасность близких, родные, дети, внуки, пожалуй, с этим приходиться считаться, но и на них не буду сваливать собственную несвободу.

Что еще. В какой точке пересекается мое «я» и наше «мы». Кратко не получится. Приходят в голову строки Дм. Пригова: «Что-то воздух какой-то кривой. Так вот выйдешь в одном направлении. А уходишь в другом направлении».

Может быть в этом разгадка? Не только моя, нас всех.
Когда это началось, трудно сказать. Может быть в XX веке, может быть в XIX веке, может быть еще раньше. Могу только сказать, что стали привыкать. Даже не отдаем себе отчета, что в этом «кривом воздухе» самые милые, самые отзывчивые люди, в какой-то момент, сами того не подозревая могут переродиться в чудовищ.

Вот почему могу сказать, что хорошо, что написал роман человек глубинно из «наших», из самой толщи «наших», но который волею судеб, практически на всю жизнь, оказался не среди нас, и дело совсем не в том, что там воздух не был «кривым», сегодня мы убедились, что не менее (если не более) «кривым», а в том, что это была чужая «кривизна».

Вот в этом смысле, могу назвать роман «Подковать скакуна» предостережением. Не заблуждаться, поскольку «кривой воздух» засасывает, делается привычным и удобным.

Роман «Подковать скакуна» откровенно ироничен. Но слово «ирония» от частого употребления настолько выцвело, что понимаем мы его чаще всего приблизительно, «готовым» слепком подменяем живую, неподдельную интонацию. Как разбудить ироническую интонацию романа, как передать ее смысловые и эмоциональные обертоны, до конца не знаю. Только и могу сказать, что нет в ней сатирического, обличительного начала, с одной стороны, ёрничания, фиглярства, с другой. Что есть в ней лукавство, есть плутовство, если говорить об образах национальной литературы, она скорее гаджибековская, чем мирзаджалиловская. Она в идеале движется (хотя и не достигает) в направление веселого озорства, бурлескности.

В дальнейших рассуждениях о романе выберу простой, даже элементарный метод: цитаты из романа и комментарии к ним. Будем считать, что это не только своеобразная форма рефлексии над текстом романа, но и пиар акция, как приглашение других к чтению романа.

«Разумеется, я сознательно ухожу от прямого калькирования реальности даже в описании двух наших последних президентов… - они, кстати, вовсе не чужаки, как кому-то хочется думать, дабы спасти якобы исковерканный имидж нации, не с Луны же свалились они на наши головы, скажу больше: они очень похожи на многих из нас, одна с нами этно-ментальность, но в обобщении, типизации обрели, ставшие на котурны, нарочито отталкивающие индивидуально-неповторимые черты, повадки, образ жизни и мировосприятия, они уже не реальные лица, а фигуры художественного произведения». (Ч.Гусейнов, А. Абасов. «Беседы»).

Самое главное для меня: «не с луны же свалились». По крайней мере, «в большей» или «в меньшей» степени. Под «большей» имею в виду собственную фантазию, которую часто повторяю: если бы неведомому «Сталкеру» (из романа Ст. Лема) пришлось слепить из нашего подсознания желаемый образ, получился бы Г.А.

В «меньшей» имею в виду наши комплексы, по причине недостижимости подобной карьеры для большинства из нас.

Могу только добавить, что нам нужны различные формы смелых «байопиков» (книги, фильмы, спектакли), чтобы мы узнавали самих себя. Подобная психотерапия нам всем бы не помешала.

«-Скоро семейная клика всю Крепость захватит! – … «Внутренний город тихо-тихо становится закрытым пристанищем, вроде Тауэра или Кремля, для семейной элиты». («Подковать скакуна»).

Мое больное место. Дело не в «семейной элите», дело в том, что это не просто Крепость, не просто Внутренний город», это Ичери Шехер, Сокровенный город, Город сокровенный. Там, во Внешнем Городе, Байыр шехере, пусть жизнь кипит, пусть время само себя созидает, здесь в Ичер Шехер время должно покоиться, успокоиться. И у нас должно было быть место для отдохновения. Нашествие варваров все разрушило. Ичери Шехер отдан на разграбление туристической индустрии. «Все на продажу» (название известного фильма Анджея Вайды) – это про нас, про наш Ичери Шехер.

После будущих смелых байопиков, может быть чуть прозреем, может быть наступит время Ичери Шехер, время Сокровенного города, может быть сумеем сохранить то, что еще можно сохранить. Атмосферу кривых улочек, у которых не может быть тупиков, и два архитектурных шедевра (у нас не так много подобных шедевров, и не только в архитектуре): Дворец Ширваншахов (прежде всего, как комплекс, как градостроительное чудо) и Девичья Башня, Гыз Галасы, неприступность которой не в легендах, а в самой тектонике здания.

«И снова отец, прибегая к непробиваемому, несокрушимому, как ему казалось, щиту-символу, особо выделяя в бакинстве, кроме тюрок и евреев, европейских и горских, как ядра, также и армян, и, естественно, и русских тоже – ведь язык общения! Родные языки у бакинских и тюрок, и армян, и евреев – на втором плане, а более родной – русский!

Это поистине было! В годы моей молодости-зрелости! Греет по сей день! Не придумано ради красного словца! Живо и не сотрется никогда из памяти! Не выдумки и самоутешение!»

«Все-таки, как бы то ни было,- в который раз повторял отец, - но лучше вести длительные переговоры, чем идти убивать и калечить молодых или быть убитым самим во цвете своих лет!»

Мир разъедается!

Моя картотека этно-ненавистей переполнена!

Забавны в этом свете размышления отца о бакинстве!..

Всего лишь самообман!

Ради самоуспокоения!

Красивость!

Фетиш!

Атлантида …» («Подковать скакуна»).

«… русский отсек памяти, тюркский отсек памяти … мы стали беднее худосочнее, когда отсекли русско-советский отсек памяти не только из памяти культуры, сколько из подсознания наших людей …» («Подковать скакуна»).

«Увы, уже давно меня печалит, что занимающиеся литературой и проявляющие в том числе интерес к моим книгам молодые азербайджанцы вокруг сорока лет не читают по-русски, плохо его знают: был в истории Азербайджана большой, в десять с лишним лет, период, когда расшатался, а потом и позорно рухнул СССР, и напрочь отброшено было все, связанное с русским языком… Тем самым для многих исследователей закрыты двери моих русскоязычных романов. Это – моя боль: писал-то я и пишу во имя (!? извините за банальность) просвещения-воспитания именно моего народа!.. И еще, мне стало заметно, как вместе с уходом русского языка из обихода ослабевает присущий ему Дух свободы» (Ч. Гусейнов, А. Абасов. «Беседы»).

Оставляю тему войны, тему нашей безумной вражды с нашими соседями, к ней еще вернусь, дополнив цитатами из романа. Пока о двух других темах, которые составляют и мою боль, и мой бессильный протест, и мое раздражение от того, что никто не слышит, никто не откликается.

По крайней мере, Чингиз Гусейнов точно услышит, он всегда прозорлив, всегда слышит чутче других.

Говорю о Баку, о бакинцах, о прошлом и настоящем Баку, о нашем отношении к прошлому и настоящему Баку.

Говорю о русском языке в Баку, о его прошлом и настоящем.

Это две различные темы, которые имеют много пересечений.

Более или менее подробно писал об этом в своей недавней книге «Легко ли быть азербайджанцем? Диалоги с самим собой» (главы «Азербайджан: русский язык и его окрестности», «Азербайджан: Баку, который мы стараемся забыть», «Азербайджан: Апшерон, который теряет свой облик»).

Что можно добавить к тому, что написал в книге. Порой мне кажется, что нас пытаются убедить, что все значимое для нашей страны и нашего народа началось в 1969, в 1993, в 2003 годах, все остальное следует вычеркнуть, выкорчевать из памяти. И мы не столько поверили, сколько поддались, приняли как программу действий. Не буду продолжать, больная для меня тема.

Но ведь так же ножницами, катком, мы прошли по недавнему прошлому Баку.

Что до русского языка в Азербайджане, говорил, повторю, с «мутной водой» (не побоимся признать) мы поспешили выплеснуть «здорового ребёнка». И признаюсь, мне не хватило бы смелости признать, что с уходом русского языка ослабевает в нас «дух свободы», хотя не раз над этим задумывался.

Это сложная проблема, возможно уходит в глубины социальной психологии или психолингвистики. Но этот уровень понимания сложности мира нам пока недоступен. Мы предпочитаем заклинания, в любом, даже в маломальском еретизме, таится для нас опасность.

Публичный дневник 2 (29)
Публичный дневник 2 (28)
Публичный дневник 2 (27)
Публичный дневник 2 (26)
Публичный дневник 2 (25)
Публичный дневник 2 (24)
Публичный дневник 2 (23)
Публичный дневник 2 (22)
Публичный дневник 2 (21)
Публичный дневник 2 (20)
Публичный дневник 2 (19)
Публичный дневник 2 (18)
Публичный дневник 2 (17)
Публичный дневник 2 (16)
Публичный дневник 2 (15)
Публичный дневник 2 (14)
Публичный дневник 2 (13)
Публичный дневник 2 (12)
Публичный дневник 2 (11)
Публичный дневник 2 (10)
Публичный дневник 2 (9)
Публичный дневник 2 (8)
Публичный дневник 2 (7)
Публичный дневник 2 (6)
Публичный дневник 2 (5)
Публичный дневник 2 (4)
Публичный дневник 2 (3)
Публичный дневник 2 (2)
Публичный дневник 2 (1)