Ноябрьские протесты в Иране оказались самыми кровавыми за десятилетия — в них погибли до 1500 человек. Как такое возможно? Что там происходит?

На этой неделе агентство Reuters сообщило, что, согласно засекреченным отчетам властей, в протестах, которые прошли в Иране в ноябре, могли погибнуть около 1500 человек, включая сотрудников правоохранительных органов. Это огромная цифра по любым масштабам, но даже называвшаяся ранее — 342 погибших — говорит о том, что в Иране произошло самое большое кровопролитие с момента установления в стране исламского режима в конце 1970-х годов. Новые акции протеста случились и на этой неделе. С такими мощными вызовами, как сейчас, иранский правящий режим не сталкивался никогда, считает эксперт ПИР-центра Юлия Свешникова. В статье для «Медузы» она рассказывает, какую роль в этом сыграли американские санкции, а какую — внутренние причины.

В ходе беспорядков в Иране действительно погибли полторы тысячи человек?

Иранские власти воздерживаются от публикации точных цифр. Ранее называлась цифра в 342 погибших, пока не была опубликована информация о более чем 1500 погибших, включая около 400 женщин, а также представителей правоохранительных органов. Проверить эту информацию довольно трудно, и Reuters специально отмечает, что эта цифра собрана по данным из разных источников.

Известно, что во время протестов 1999 года за неделю погибли 17 человек, а в 2009-м — больше 70 за несколько месяцев, поэтому даже самая скромная цифра свидетельствует о том, что это действительно самые кровопролитные события после исламской революции 1979 года. Причем, даже если в абсолютных цифрах на улицы вышло меньше людей, чем десять лет назад, то по количеству охваченных городов нынешняя волна протестов сильнее. В соцсетях делают перепосты фотографий матерей, терявших детей раз в десятилетие. Сколько бы ни погибло людей, которые не предпринимали никаких насильственных действий и не занимались вандализмом, такие действия властей усиливают разочарование режимом.

Из-за чего протестуют иранцы?

Протесты начались после резкого повышения цен на бензин. Раньше литр бензина в Иране стоил 10 тысяч риалов (0,09 доллара США). С 15 ноября была введена новая система, по которой первые 60 литров бензина в месяц стоят 15 тысяч риалов, то есть в полтора раза дороже. На бензин свыше указанной нормы цена была установлена в размере 30 тысяч риалов (0,27 доллара США) — втрое выше. Справедливости ради стоит отметить, что это по-прежнему довольно низкая цена, даже если сравнивать с другими нефтедобывающими странами. Однако сравнение в абсолютном выражении не многое дает, если не учитывать уровень жизни в стране.

По оценкам Иранского статистического центра, инфляция в Иране составляет 47,2%, а на отдельные категории товаров, например, продукты и топливо, цены выросли на 63,5%. Цены на недвижимость за последний год выросли на 82%. Эти цифры означают, что большую часть дохода люди тратят на еду, а в масштабах страны — что экономика значительно сокращается — на 8,5% по сравнению с предыдущим годом. По данным за 2018 год, половина населения страны оказалась за чертой бедности. Безработица, по разным данным, составляет свыше 30% (по официальной информации — 12,5%), при этом в стране чрезвычайно высок процент молодежи до 30 лет— 60%.

Полученные средства в размере около 2,55 миллиарда долларов в год правительство предполагало перераспределить между 18 миллионами нуждающихся домохозяйств. Это практически 60 миллионов из 82 миллионов иранцев.

У граждан возникло множество естественных вопросов. Каким образом будут перераспределяться средства? Насколько выплата в 550 тысяч риалов компенсирует радикальное повышение цены на бензин? Учитывая непрозрачность распоряжения бюджетными средствами в Иране, какая часть из них дойдет до нуждающихся? В реальности большая часть средств, вполне вероятно, уйдет на выплату зарплат госслужащим, составляющим одну из опор действующей власти.

Дополнительное раздражение вызвала сама неожиданность новости о повышении цен. Хотя на самом деле отказ от предварительной подготовки общественного мнения к грядущему повышению был не досадной ошибкой, а осознанной попыткой предотвратить рост нелегального иранского бизнеса — контрабанды в соседние Ирак и Афганистан, где цена значительно выше. В итоге, о повышении было объявлено в пятницу 15 ноября, традиционный выходной и день рождения пророка Мухаммеда, что было воспринято в обществе как дополнительная уловка.

Духовный лидер Ирана аятолла Хаменеи утверждал, что повышение цен было одобрено Высшим советом по экономической координации, в который входят главы трех ветвей власти, но члены иранского парламента выразили протест против нововведений. Ощущение исключенности не только иранской общественности, но и представителей законодательной власти из процесса принятия решений только добавило недовольства.

Всем также очевидно, что это решение повлечет за собой удорожание практически всего остального. Случившиеся — не единичный протест, появившийся ниоткуда, а претензии к власти не ограничиваются экономическими проблемами, хотя последние и становятся триггером выступлений все чаще.

Предыдущая серьезная волна протестов случилась в декабре 2017 года. Очень быстро среди экономических лозунгов стали слышны призывы к отставке правительства, против духовного лидера Ирана Али Хаменеи и системы управления в целом. Нынешние протесты шире: в них участвовали студенты и представители «базара», то есть мелкие и средние торговцы. И протестующие, и власти действовали более решительно — это и видно по количеству жертв.

Протестующие заблокировали крупные автодороги, а власти на неделю — международный сегмент интернета, так что все это время в Иране функционировала только внутренняя сеть.

Какую роль сыграли американские санкции?

Политика «максимального давления» США приносит результаты — существенно снизились объемы экспорта иранских углеводородов, а обещанные усилия ЕС по созданию альтернативного механизма торговли с Ираном для обхода санкций не принесли ожидаемого результата. К июлю 2019 года экспорт нефти упал до 100 тысяч баррелей в день, по сравнению с 2,7 миллиона баррелей до возврата американских санкций. Частично Ирану удалось преуспеть в диверсификации экономики, но быстрого и решающего действия эти изменения на экономику не окажут. Скажем, это не решает проблему недостатка лекарств, медицинского оборудования или неожиданного исчезновения предметов первой необходимости с полок магазинов.

Санкции периода правления Дональда Трампа продолжают преследовать цель смены режима в Иране, но отношение к ним внутри страны неоднозначное. Граждане Ирана, которых санкции призваны «поддержать», больше всего страдают от связанных с ними экономических последствий и международной изоляции. Так что моментальные заявления госсекретаря Майка Помпео и спецпредставителя Трампа по Ирану Брайна Хука о поддержке выступлений иранцев вызвали, скорее, скептическую реакцию. Кроме того, в Иране превалирует понимание, что тяжелая экономическая обстановка обусловлена, скорее, неумелым управлением внутри страны и коррупцией, чем внешними факторами.

Другая внешнеполитическая проблема — что параллельно с иранскими, протесты идут в соседних Ираке и Ливане. Это не вторая ближневосточная «весна», когда, глядя на соседей, люди решают тоже действовать, подстегнутые давно накопившимися проблемами, — в каждой из стран собственные триггеры протестов. Однако протесты в соседних странах могут потребовать от Тегерана дополнительных средств на поддержание своего влияния в регионе. Но в обществе это вызывает раздражение: почему средства утекают за рубеж, когда внутри страны не хватает лекарств, галопирует инфляция, уровень оплаты труда низкий, а безработица высокая? 

Тем временем власть все списывает на то, что протестующие либо сами «иностранные агенты», либо подстегнуты извне недругами Ирана. Этим же мотивируется отключение интернета — необходимостью предотвратить «пагубное» влияние на умы и утихомирить ситуацию.

Насколько велики риски для иранского политического режима?

На четверг 26 декабря был запланирован новый протест, приуроченный к окончанию сорокадневного траура по погибшим в ноябре. В преддверии этих событий, по данным Би-би-си, власти вновь отключили интернет в некоторых частях страны. В итоге же, как сообщает The New York Times, на улицы вышло совсем небольшое число иранцев, многие из которых устроили манифестации прямо на кладбищах. Зато власти вывели на улицы сотрудников спецслужб и полицейских, которые проехались на мотоциклах и бронетехнике, скандируя при этом революционные слоганы. Нет сомнений, что это была демонстрация силы.

Политическая система в Иране по-прежнему сохраняет стабильность и не трансформируется в связи с общественным запросом. Долгое время эту стабильность обеспечивал фракционизм — наличие различных политических фракций — реформистов, консерваторов, неоконсерваторов и умеренных. В последнее время, однако, наблюдается даже не примат консервативной фракции, а движение всех остальных в эту сторону. К тому же, несмотря на разницу их взглядов, все они в конечном итоге поддерживают исламскую республику и не желают от нее отказываться.

Критическая точка общественного недовольства, скорее всего, пока не достигнута. Однако протесты этого ноября, похоже, взволновали власти, поэтому подавление было интенсивным, реакция быстрой, с применением ряда изощренных тактик и отключением всей страны от интернета. Ясно, что эти выступления, скорее всего, далеко не последние.

Чувство разочарования и безнадежности ситуации будет только подстегивать людей выходить на улицы, особенно когда есть перспектива столкнуться сразу и с отключением каналов связи с внешним миром, и с дальнейшим переложением бремени санкций и неумелого управления экономикой на плечи простых граждан. Социального пакета уже не хватает, чтобы мириться с другими лишениями — ограничением свободы слова, несоблюдением прав человека правоохранительными органами, отсутствием независимости судебной системы, коррупцией, обязательным хиджабом (то есть невозможностью самостоятельно принимать решение даже по поводу одежды) и вдобавок ко всему — невозможностью выразить несогласие с текущей политикой правительства и недовольство системными проблемами путем участия в протестах. Естественно, данных о том, какая часть иранцев желает смены режима, нигде не найти. Но более привычной становится ностальгия по шахским временам и даже разговоры о восстановлении монархической формы правления с возможным возвращением в Иран сына последнего шаха Мохаммадрезы Пехлеви. Конечно, едва ли это возможно в реальности, но сами эти настроения служат явным симптомом, что не все в порядке.