Публичный дневник – 2 (29)

Продолжаю делиться извлечениями из своего блога, который веду последние годы.

«Отрывки» объясняются тем, что часть этих публикаций вошла в мою последнюю книгу «Легко ли быть азербайджанцем? Диалоги с самим собой».

Сопрягая времена, решил включить свою относительно недавнюю публикацию в блоге, написанную к 70-летию турецкого писателя Орхана Памука.

7 августа 2021 года.

Признаюсь, завидую Молдове. После Президента, премьер-министром Молдовы стала женщина.

Обе из молдавской глубинки, обе закончили Гарвард, обе работали консультантами в серьезных западных структурах, обе решили вернуться на Родину, чтобы – да простят меня ретивые националисты за то, что у меня свои приоритеты – полнее реализовать собственные возможности, которое открывает именно западное образование.

Для банально мыслящих сразу скажу, что дело не в «мужчине» и в «женщине», мало-мальски сведущие люди понимают, что граница между ними все больше стирается и возникает множество проблем, с которым все труднее справляться (например, в профессиональном спорте).

Более адекватен язык описания, когда мы говорим не о «мужчине» и «женщине», а о «маскулинности» и «феминности», если мы понимаем, что носителем «маскулинности» может быть биологическая «женщина», а носителем «феминности» биологический «мужчина». Если говорить конкретно, на примере нашего общества, то у нас нередко устои «маскулинности» держатся не на мужчинах, а на пожилых женщинах, матерях успешных сыновей, или на «успешных» женщинах, которых «назначила» на должность наша «маскулинная» власть.

Поэтому речь идет о более принципиальном, о том, чтобы апеллировать не к природе, а к культуре, сегодня это общепринятые, почти банальные суждения, но в нашем захолустье порой приходиться «изобретать велосипед». Приходиться напоминать, что культура, а не природа, придумала и сконструировала «мужчину» и «женщину», культура, а не природа попыталась разделить их непроходимой стеной, культура стала апеллировать к «природе» не во имя «истины», а для упрочения мужского доминирования.

Если говорить словами Симоны де Бовуар, именно в культуре, на определенном витке ее развития, мужчина становится субъектом и абсолютом, а женщина низводится на роль вечно другой, именно культура, на определенном витке ее развития, пыталась убедить нас в том, что «анатомия женщины – ее судьба».

Но до поры до времени, тысячелетие за тысячелетием, женщина не роптала, смирилась, подчинилась, поверила, все вместе. Что до мужчины, то в те «времена и нравы», он вынужден был оказаться на высоте своей миссии, не мог позволить себе роптать, поверил в свою миссию и в конце концов сам рухнул, не выдержав бремя этой «миссии» (внимательно посмотрите вокруг и найдете множество подтверждений того, как наши «мужчины» давно не выдерживают бремя этой «миссии).

Но со временем (при переходе к ХХ веку и далее), сначала незаметно, но чем дальше, тем больше, стало видно, эта «миссия» для мужчины стала непосильной. Порой, полушутя-полувсерьез, прихожу к мысли, что «феминизм» как раз явился с целью спасти мужчину от этого бремени.

Что оставалось делать мужчине?

Или признать, что времена меняются и будут продолжать меняться, что он должен отказаться от своей миссии, которая больше ему не под силу, должен не стыдиться того, что часть своей «миссии» в новых условиях (и в тех или иных ситуациях жизни) вынужден перекладывать на плечи женщины.

Или добровольно лезть в петлю.

Этот процесс продолжается в цивилизованных странах, происходит не гладко, не безболезненно, не удивительно, трудно примириться с тем, что деление на «мужчину» и «женщину» не природное, а культурное, что женщина не должна больше быть рабом репродуктивных возможностей своего тела, еще неизвестно, что будет завтра (отчасти уже сегодня), как будет определяться пол ребенка, что будет означать «отец» и «мать», и многое другое, столь же невиданное и шокирующее.

Что до менее цивилизованных стран, то здесь ситуация оказывается почти сюрреалистической, маскулинность «продолжает» править бал, но сам «мужчина» все больше отдаляется от своей «миссии»», только и остается или прибегать к насилию, или от безвыходности размахивать кулаками.

Кто знает, может быть с развитием инструментов социального познания, мы будем понимать, что нередко за проблемами политики, экономики, социологии в нецивилизованных странах, скрываются просто обычаи и нравы общества, которое, по сути своей давно перестало быть «маскулинным», но не хватает воли и ума (скорее, ума), чтобы сначала это признать, а затем начать меняться. А признать и меняться в данном случае означает признать, что общество больше невозможно держать в узде патриархального мужского доминирования.

Не только не отношу себя к пророкам, даже к футурологам, не могу предсказать как будет развиваться политическая и общественная ситуация в Молдове, но сам процесс знаменателен.

Признаемся, перед женщиной-президентом и женщиной-премьер-министром и их соратниками, стоит чрезвычайно трудная ситуация, им придется перестраиваться на ходу, в условиях нехватки ресурсов, при этом разгребая «авгиевы конюшни» сознания советского, пост советского, включая пережитки «маскулинного» сознания. И еще неизвестно как поведут себя мужчины, в этих новых для них обстоятельствах. Не захотят ли взять реванш.

Признаемся, не каждый процесс ведет к планируемым результатам, но продолжаю верить, что главное не в результате, а в процессе пробуждения от летаргического сна, если он приходит к человеку или к народу, это уже результат, при чем результат не малый.

Завидую Молдове, в которой начался процесс освобождения «другого», во главе которого оказались умные, образованные женщины из самой аутсайдерской группы «других».

Завидую Молдове и думаю о нас с вами, где «мужское доминирование», «маскулинность» и многое, многое другое, продолжает «править бал», продолжает держать в подчинении «другого», будь то «женщина» или «мужчина», любого человека, с непозволительным, для подобной системы, инстинктом свободы.

28 августа 2021 года. (отрывок)

Все чаще думаю, что сами того не ведая, как всегда погруженные в свою дрему, мы вернулись в эпоху до «Экинчи». Это уже другая река, но во-многом та же самая, шаг вперед, два шага назад, не столько вперед, сколько в сторону, на обочину, не столько назад, сколько опять же в сторону, на обочину, то ли в тихую заводь, то ли в тихую обитель, где можно переждать все мировые катаклизмы. Такая вот, то ли адаптация по-азербайджански, то ли модернизация по-азербайджански.

Все чаще думаю, что мы вернулись в эпоху до «Экинчи», хотя с телевидением и Интернетом. Во времена Зардаби - во времена раннего Просвещения – сказали бы, такое невозможно, будет газета, будет школа, будет театр, люди изменятся, пусть не сразу, пусть постепенно, но изменятся. Оказалось, что рост «знания» не пропорционален снижению невежества. Оказалось, что возможно многие знают, многие все понимают, но ограничиваются трепом, который никого, ни к чем не обязывает.

Оказалось, что Слово само по себе не переходит в Дело.

Мы вернулись в эпоху до «Экинчи», когда информацию о мире заменяла местечковая сплетня, и не следует обманываться, если подобная «сплетня» оперирует сведениями о том, что сегодня происходит в дальних странах, и использует умные слова из арсенала «умных книг».

Зададим себе вопрос, о чем говорят наши мужчины в своих застольях, когда рассуждают о сути происходящего в нашей стране и в мире. Вполне допускаю, говорят много умного, но … интенция … главный мотив, как обеспечить собственный комфорт, собственную безопасность, как оправдать собственную пассивность.

Зададим себе вопрос, о чем говорят наши женщины в долгих разговорах по телефону, понимаю, разные люди, различный уровень образованности, понимаю, есть обычный набор, у нас, у них, семья, здоровье, дети, но что в знаменателе … интенция … как обеспечить комфорт и безопасность своей семьи, о социальной активности в массе своей они даже не задумываются.

Быт из которого извлекли бытие, приватная сфера, за пределами которой тотальная власть-государство, совсем не жестокая, но, в сути своей деспотическая, поскольку сумела внушить нам мысль о собственной незаменимости.

Одним словом, вышли из Быта, вернулись в Быт, цепочка замкнулась.

Остановлюсь, чтобы не сбиваться на голую публицистику.

Права Ханна Арендт, все что развивается в стороне от света публичности, живет в сторону от мира, живет, свернувшись в кокон.

Когда нет настоящего публичного пространства, мы не способны реализовать себя вместе с другими на «сцене» публичного действия, а, следовательно, не в состоянии узнать самих себя.

Когда нет настоящего публичного пространства, исчезает вкус к спокойной неторопливой беседе, когда беседуешь, чтобы узнать не только Другого, но и самого себя.

Когда нет настоящего публичного пространства, всё превращается в сплетню (qeybət): и политические дебаты, и рассказы о Любви, и информация о Большом мире.

Когда нет настоящего публичного пространства, его подменяет пространство социальных сетей, а сила социальных сетей в их оперативности, поэтому Слово социальных сетей не способно дать толчок Поступку, если не иметь в виду поступок неврастенический и истерический.

Когда нет настоящего публичного пространства, нет мужества мысли, которая что-то меняла бы в мире, и в нас самих.

29 августа 2021 года (отрывок)

Российский литератор Дмитрий Быков считает, что Россия страна оборотень, то оборачивается своей высокой, в полной мере европейской культурой, то вырывается наружу ее дремучий, разрушительный атавизм, в котором ни капли цивилизованности. (Сегодня, уже в 2022 году, слова эти звучат более чем актуально).

А как у нас? Можно порадоваться за нас, пусть нет у нас высокой европейской культуры, но нет и дремучего атавизма.

Но не будем обольщаться, умение избегать крайностей, еще не означает умение находить меру, находить «золотую середину».

Нахождение меры далеко не синонимично робости, нерешительности, испуга, нахождение меры требуют мужества мыслить и мужества принимать решения.

В противном случае, поиски меры могут обернуться стагнацией, а стагнация подобна болоту, любые усилия еще больше затягивают.

11 сентября 2022 года.

Чудо Интернета продолжает меня удивлять. Казалось бы, за столько лет можно было привыкнуть. Но простодушный ребенок во мне продолжает радоваться, трудно даже вообразить, какой оказалась бы моя старость без Интернета.

Без Интернета не написал бы ни одной из книг, которые удалось издать за последние 5-7 лет. В поисках того или иного имени, того или иного факта, той или иной мысли, пришлось бы перелистать десятки, если не сотни книг. Тратил бы огромное количество времени, раздражался бы что не могу найти (у меня часто так случается, кажется прочел в этой книге, оказалось в другой, кажется прочел у этого автора, оказалось у другого), от отчаяния бросил бы писать книгу, не успев толком начать.

Но дело не только в том, что без Интернета сегодня, не только как без рук, но и как без головы. Меня буквально окрыляет, скажу сильнее, завораживает, возможность присутствия в процессах мировой культуры.

Вспоминаю слова Конфуция: «меня не огорчает, что другие не знают меня, меня огорчает, что я не знаю других». И повторяю эти слова на свой лад: «меня не огорчает, что другие не знают меня, меня радует, что могу узнавать других».

О чуде Интернета, о радости «узнавать других», подумал недавно в связи с конкретным поводом.

Часто с интересом слушаю в Интернете публичного интеллектуала из Украины Андрея Баумейстера. На этот раз он говорил о статьях в различных изданиях по всему миру, которые привлекли его внимание.

И в том числе назвал статью в известной французской газете, посвященную Орхану Памуку, которому в июне этого года исполнилось 70 лет.

… Пример эстафеты культуры, которая меня радует: украинский интеллектуал, французская газета, турецкий писатель …

А. Баумейстер обращает внимание, что статья во французской газете делает акцент на слове «хюзюн» (hüzün), сам А. Баумейстер турецкого языка не знает, но во французской газете его вольный смысл передан не как «грусть» (непосредственный перевод этого слова), а как «меланхолия». Сам же дух творчества О. Памука рассматривается как выражение «стамбульской меланхолии».

Признаюсь, с интересом прочел несколько романов О. Памука, написал в свое время большую статью под названием «Черная и красный» (о романах О. Памука «Черная книга» и «Его зовут красный»), мне мой текст представлялся удачным, по крайней мере удалось избежать банальностей, но, должен признаться, в отличие от автора во французской газете, «стамбульскую меланхолию» прозреть не удалось.

А ведь «стамбульская меланхолия» поразительно точна, как в смысловом отношении (политическом, социальном, психологическом, ментальном), так и, я бы сказал, в музыкальном (смыслы растворяются в музыкальной интонации, рассыпаются на бесконечные музыкальные обертоны, вновь собираются в музыкальной интонации).

Если говорить о смысловом отношении, то «стамбульская меланхолия», это и Стамбул, вчера, сегодня, завтра, это и Стамбул, который пытается стать «Западом», и каждый раз оборачивается «Востоком», это и Стамбул, как город турецкий, так и как город космополитический, это и Стамбул который постоянно вырастает из самого себя, и боится что растворится в пришлых, это и люди Стамбула, молодые, старые, мужчины, женщины, которые несут в своем сознании, а еще больше в подсознании, в подкорке, в глубинных «файлах», «стамбульскую меланхолию».

И нужен был писатель, невероятно чувствительный (совершенно свой) к «коллективному бессознательному» жителей Стамбула.

И нужен был писатель, который не побоялся сказать, «я родом из страны, которая стучится в двери Европы, и поэтому мне известно, с какой легкостью вспыхивает негодование, вызванное чувством ущербности, и каких опасных масштабов оно достигает».

И нужен был писатель, который сумел бы передать эти смыслы, включая смысл «ущербности», через «стамбульскую меланхолию», не только через слово, но и через интонацию, музыку слова, через высказанное и через то, что высказать невозможно.

И нашелся Орхан Памук.

И убежден, главное в современном мире не Политика (чтобы не мнили о себе жалкие политики), а Культура, которая думает и чувствует, а не гордится и пропагандирует.

И убежден, симпатии к «турецкому» (не спрашивайте меня, что это такое, до конца не знаю), по крайней мере, у тонко мыслящих и тонко чувствующих людей (а именно они способны избежать опьянения Силой), вызываются этой «стамбульской меланхолией», а не «османскими амбициями».

И вот о чем еще подумал в связи со статьей во французской газете, а ведь можно говорить и о «бакинской меланхолии», возможно более болезненной, чем «стамбульская». Ведь кроме всего прочего, Стамбул не столица Турции, а Баку – столица Азербайджана, и это бремя, которое рождает не только «бакинскую меланхолию», но и боль, болезненную ностальгию, страх перед возможностью исчезновением всего того эмоционального клубка, который спрятан в слове «Баку», и который сегодня выпрямляется, банализируется, притворной сладостью совместной военной победы двух стран (скорее политиков этих стран).

И невольно задумался, история историей, политика политикой, они, история, политика порой бывают безжалостными и тупыми, а где наши писатель, где наш писатель невероятно чувствительный к «коллективному бессознательному» жителей Баку, старых, молодых, мужчин, женщин, где наш писатель сумевший прозреть «бакинскую меланхолию», сумевший сказать и прочувствовать за нас то, что мы сами сказать и прочувствовать не умеем.

Почему же его не оказалось?

Не хватило таланта, не хватило острой чувствительности, не хватило прозрения? Не думаю, не в этом дело.

Не пытаюсь никого обвинить, всегда остерегался роли прокурора, но сказав «а» должен сказать и «б».

Не будем себя обманывать, разве мы не понимаем, что дело в нашем общественном климате, в котором роль общества низведена до нуля.

Разве мы не понимаем, что «народный писатель Азербайджана» откровенный эвфемизм, не имеющий отношение к «народу».

Разве мы не понимаем, в каких канцеляриях решается вопрос о том, кто достоин, а кто не достоин того или иного «звания».

Разве мы не понимаем, что в наших условиях «народный писатель», означает писатель официоза, писатель допущенный в официальную свиту.

Разве мы не понимаем, что «народному писателю» не подобает становиться «певцом меланхолии», не для этого его допустили в официальную свиту.

Говорю об этом, потому что с болью осознаю колокол, который звонит по многим из наших «народных писателей» (многие из которых возможно были бы способны обнаружить эту «меланхолию»), звонит по каждому из нас.

Публичный дневник 2 (28)
Публичный дневник 2 (27)
Публичный дневник 2 (26)
Публичный дневник 2 (25)
Публичный дневник 2 (24)
Публичный дневник 2 (23)
Публичный дневник 2 (22)
Публичный дневник 2 (21)
Публичный дневник 2 (20)
Публичный дневник 2 (19)
Публичный дневник 2 (18)
Публичный дневник 2 (17)
Публичный дневник 2 (16)
Публичный дневник 2 (15)
Публичный дневник 2 (14)
Публичный дневник 2 (13)
Публичный дневник 2 (12)
Публичный дневник 2 (11)
Публичный дневник 2 (10)
Публичный дневник 2 (9)
Публичный дневник 2 (8)
Публичный дневник 2 (7)
Публичный дневник 2 (6)
Публичный дневник 2 (5)
Публичный дневник 2 (4)
Публичный дневник 2 (3)
Публичный дневник 2 (2)
Публичный дневник 2 (1)