Публичный дневник (24)

Завершаю свой «публичный дневник», с извлечениями из которого делился с читателями портала на протяжении почти 4-х месяцев.

Надеюсь у «Публичного дневника» были читатели, и они, самостоятельно продолжат думать над вопросами, над которыми пришлось нам всем задуматься вовремя корона вируса.

7 июня.

Есть много прекрасных книг, которые уже не прочту.

Одна из таких книг: С. Кларк. «Франция без вранья». Только и удалось просмотреть ее, как говорил наш великий Узеир, «ордан-бурдан» («о том, о сем», в данном случае «чуть там, чуть здесь»).

Почему вспомнил про эту книгу, ведь есть очень много других прекрасных книг, которые уже не прочту?

По нескольким причинам.

Во - первых.

Хотелось бы, чтобы и у нас была написана книга «Азербайджан без вранья» (вариант: «Азербайджанцы без вранья»).

Хотелось бы, чтобы книга эта была легкой, но не легковесной, ироничной, но без желчи. У меня не получится, трудно будет избавиться от унылости и занудства.

... Пожалуй, могло бы получиться у моего молодого коллеги Рашада Ширина, если эта идея его вдохновит ...

Во – вторых.

Насколько разобрался книгу «Франция без вранья» написал то ли англичанин, то ли американец. Времена изменились. Каких-то сто лет назад, европейские народы готовы были уничтожить друг другу, придумывали обидные клички («лягушатники», самое нежное из них), а теперь научились подшучивать друг над другом.

... Подумал – фантазировать, так фантазировать – возможно ли, чтобы мы и армяне написали подобную книгу друг о друге, без желания уязвить и обличить друг друга.

Насколько помню, в свое время, Рустам Ибрагимбеков и Роман Балаян планировали снять фильм, который стал бы своеобразным азербайджано-армянским аналогом фильма «Мимино». Жаль, что не успели, в ближайшие годы (десятилетия? столетия?) такой фильм уже не снять. Если что-то и способно нас образумить, то это очистительный смех ...

Автор будущей книги сам разберется, о чем ему писать, главное найти верную интонацию, чтобы было именно «враньё», а не обличение лжи (азербайджанское «göp», «kap»). Позволю себе только несколько рекомендаций, скорее шутливых, чем серьезных.

Было бы интересно понаблюдать за тем, что мы «врём» о власти, что «врём» о нашем Милли Меджлисе, что «врём» о нашем правительстве, что «врём» о наших законах и о жизни «по закону», что «врём» о нашей полиции, что «врём» о нашем прошлом, что «врём» о нашей истории, что «врём» о наших горожанах и наших сельчанах, что «врём» о демократии, что «врём» о цивилизованных странах. Что мы «врём» о наших «семейных тайнах», когда все, всё, обо всех знают, но притворяются, что неукоснительно соблюдают традиции.

Французы – в данном случае, по С. Кларку - болтливы, они «врут» обо всем, но, чаще всего, о своих близких, родных, друзьях: а мы, в нашей «болтовне»?

Французы, - вновь по С.Кларку - практически не ставят серьезных препятствий при приеме в университеты, но после первого семестра половину студентов отчисляют, невольно задумаешься, где здесь «правда», а где «враньё», и, может быть, и нам пора задуматься, где у нас «правда», а где «враньё», и при приеме в университеты, и в годы учебы, и в том, где и кем работают выпускники наших университетов. 

Стояние в очереди, не для французов, порядок не для французов, «прочь с моего пути – подлинный девиз французов», пишет С. Кларк, то ли откровенно иронизируя, то ли чему-то («по-английски» или «по-американски»?) завидуя: а мы, разве меньше, чем французы, избегаем стояния в очереди и порядка?

С. Кларк считает, что в душе француз ощущает себя одиноким воителем с системой, поэтому так любят они протестовать, бастовать, не соглашаться. Отсюда, добавлю, понятное во всем мире, французское слово «баррикада», «нагромождение бочек», перекрывающих улицу. А что думает по этому поводу азербайджанец, ощущает ли себя воителем, в каких случаях готов выйти «на баррикады», в каких случаях не выйдет, остережется, и что он «врёт» о себе в подобных случаях?

Много пишет С. Кларк о такой сфере как «француз за рулем»: «если француз проехал на красный цвет, то, значит, нет опасности, ему, французу, лучше знать», «француз скорее всего погибнет, врезавшись туманным днем на двухсоткилометровой скорости в зад грузовика, но при этом его последними словами будут «что этому идиоту понадобилось на дороге в такую погоду?». Никогда не был за рулем, но по словам других, азербайджанец за рулем тема отдельной «эпопеи», если не «одиссеи».

У русских есть такое ироничное выражение «о себе любимом», французы, в этом же смысле, говорят «moi», а есть у них и сленговое «merde», которое приблизительно можно перевести как «блин» («черт», «вот дерьмо»): несомненно, и у нас есть подобные сленговые выражения, с ходу вспомнить не смог.

 «Ад – это Другие», мог сказать только француз, резюмирует С. Кларк, азербайджанец такое не сказал бы, он бы предпочел сказать «Другой – это Рай», с ним даже не стали бы спорить, все бы согласились, что порой лучше «врать», чем говорить «правду».

 ... На время отойдем от шутливо-игривой интонации настоящего текста.

Сначала, уточним, слова Ж. Сартра «Ад-это Другие» дают основание видеть в нем мизантропа, хотя слова эти говорит не сам Ж. Сартр, а персонаж его пьесы. Сам Ж. Сартр вынужден был разъяснять, он имел в виду, что «если наши отношения с другими искажены, то другой человек может быть только адом», тем самым он хотел подчеркнуть значимость всех остальных людей для каждого из нас.

У Ж. Сартра, есть великая повесть «Тошнота» о «тёмных временах», о мире, в котором начинает господствовать «тьма жизни» («ловчащая совесть», «недобросовестное верование», «пошлая жизнь»), времена, в которых все, у кого есть общественное признание, принадлежат к числу «salauds», которое, в разных контекстах вбирает в себя целый веер значений: ублюдки, сволочи, мерзавцы, придурки, подонки, козлы, засранцы, гады, отморозки.

Это все неукротимый французский дух, традиция Рабле, Вольтера, многих других, традиция, в которой можно позволить себе (Артюр Рембо) сквернословие в адрес самого Господа Бога

Одним словом, есть чему учиться у французов, не только «вранью» ...

Все-таки, лучше нам самим написать такую книгу о себе, не для того, чтобы другие думали о нас лучше (тоже не плохо), чтобы мы сами начали думать лучше о самих себе.

29 июня 2020 г.

Нет такой книги, которая предлагала бы готовую технологию выхода из кризиса для всех стран мира. Одни и те же рекомендации могут сработать для одной страны и не сработать для другой, в одной и той же стране могут сработать в одних обстоятельствах, и не сработать в других.

Есть только один универсальный рецепт: начать думать.

При этом, - об этом неловко даже говорить – мысль может быть только независимой, буквально не зависимой от кого-бы то ни было.

При этом независимая мысль не может быть узко прагматичной, она не обязательно должна приводить к конкретным рекомендациям.

При этом независимая мысль может существовать только в Большом времени, не ограничивая себя локальными временными координатами «здесь и сейчас».

При этом независимая мысль не может рождаться из самой себя как паук, ткущий свою паутину, а должна постоянно смотреть в зеркало других книг, других дискуссий, других идей.

Об этом подумал, когда начал знакомиться с книгой «Культура имеет значение: каким образом ценности способствуют общественному прогрессу», которая на русском языке издана в 2002 году.

Прежде всего, обратил внимание, что Российское издание осуществлено при поддержке Отдела культуры Посольства США в Российской федерации.

... В свое время (2001 год) на грант посольства США издал книгу «Жизнь сообща или как люди пришли к демократии» для школьников старших классов и получил от учителей (к сожалению, не от учеников) много лестных отзывов. Не знаю, существует ли сегодня подобная практика, или узко понимаемая «политика» затмила у нас все остальное ...

Приблизительно в конце ХХ века Гарвардская академия международных и региональных исследований инициировала большой проект под руководством известного американского социолога Лоуренса Харрисона по интерпретации культурного фактора в экономическом и культурном развитии стран мира.

Изданная под редакцией Л. Харрисона И С. Хатингтона книга «Культура имеет значение» вобрала в себя большую часть новых идей и материалов этого проекта. Под одной обложкой в книге встретились «звезды» политической, социальной и экономической мысли. Книга получила широкую известность и стала бестселлером. Книга должна была ответить на очень сложный вопрос: как культура действительно «работает» сегодня.

... Как уточняется в книге, поскольку термин «культура», в различных дисциплинах и разных контекстах имеет самые разнообразные значения, в данном исследовании «культура» определяется в таких терминах, как ценности, установки, верования, ориентации и убеждения, превалирующие среди членов общества ...

В 50-60-е годы прошлого века казалось, что рыночная экономика и правовое государство достаточны, чтобы процесс модернизации в той или иной стране, стал необратимым, позже выяснилось, что серьезные препятствия модернизации могут обнаружиться в культуре тех или иных стран, на которые не сразу обращают внимание.

В книге приводится почти формульная характеристика той роли, которую культура играет в истории человечества, которая принадлежит Даниэлю Патрику Мойнихэну:

 «С точки зрения консерватора, именно культура, а не политика, определяют успех того или иного общества. В свою очередь либерал полагает, что политика способна преобразовывать культуру и ограждать ее от самой себя».

Чтобы попытаться разобраться в том, насколько прав Мойнихэн, до какой степени культурные факторы предопределяют экономическое и политическое развитие, и был сначала организован симпозиум в Гарварде, а затем и издана книга.

Скорее всего, проблемы эти не могут иметь окончательного решения, но стоит обратить внимание на название некоторых глав книги - «Культура имеет значение»: «Культура и экономическое развитие», «Культура и политическое развитие», «Антропологические дебаты», «Азиатский кризис» - чтобы убедиться в том, что книга эта в силу своей открытой проблемности, может многое подсказать тем странам, которые действительно стремятся к развитию, в которых есть кому думать, и в которых привыкли прислушиваться к тем, кто умеет думать.

Со своей стороны, подумал вот о чем.

Первое.

Во время финансового кризиса, который в 1997 году поразил Азию, а затем распространился далеко за пределы континента, много было сказано о тесных отношениях, сложившихся между бизнесом и государством в регионе. Наиболее часто в этой связи употреблялся термин «семейственность», во многом ответственный за кризис.

Действительно ли, если бы экономики Восточной и Юго-Восточной Азии пошли другим путем, взяв за основу верховенство права и строгое соблюдение дистанции между бизнесом и государством, финансового кризиса могло бы и не быть?

Вопрос этот актуален и для Азербайджана.

Второе.

Во всех случаях, мы не должны бояться публично самораскрыться перед миром, придумывая себе мнимые угрозы.

Приведу слова президента Эквадора Луиса Освальдо Уртада, которые приведены в книге:

«Взаимосвязь между неудачами Латинской Америки и ее культурой — трудный предмет для обсуждения. Этот вопрос неполиткорректен и вызывает чувство неловкости, особенно если он поднимается чужаками. Большинство латиноамериканцев в частном разговоре полностью подтвердит бóльшую часть приведенных здесь наблюдений, но те же самые люди будут совершенно не склонны произнести это публично, особенно в смешанной компании, состоящей из людей, принадлежащих к разным культурам. Более того, поскольку для ученых практически невозможно описать культуру в количественных терминах, сегодня они с легкостью могут ее игнорировать. Но самое главное — анализ культуры обнаруживает такие вызовы, на которые не существует готового ответа. И все же мы должны говорить правду о Латинской Америке, и не только в доверительном личном общении — в противном случае мы будем создавать препятствия для собственных усилий, направленных на улучшение ситуации. Конечно, изменение любой культуры — дело нелегкое. Оно требует времени. Но до тех пор, пока лучшие латиноамериканские мыслители и лидеры общественного мнения не преодолеют свои предрассудки и не признают проблемы, связанные с культурой, Латинская Америка не изменится. Но она должна измениться, и она может измениться. Культурные ценности не являются неизменными или неотъемлемо присущими той или иной расе, религиозной группе или общественному классу».

Могу только сказать, что до тех пор, пока подобное признание не прозвучит из уст нашей власти, о серьезной модернизации в нашей стране можно забыть.

Третье.

Изучив опыт других стран мы должны ответить на вопрос, на который пытаются ответить авторы книги: помогает или мешает культура общественному прогрессу? И если мешает, то поддается ли она изменению? И способна ли политика преобразовать культуру и оградить ее от самой себя?

Не возьмусь ответить на эти сложные вопросы, только скажу следующее.

Порой – в нашем случае ?! – постколониальный синдром заставляет гиперболизировать значение и масштаб «аутентичной культуры» (что это такое? вынесем за скобки), «аутентичность» сводится к «ориентализму», и становится препятствием урбанистической модернизации

... В книге помещена статья Ту Веймина «Множественность модернизаций и последствия этого явления для Юго-Восточной Азии». Статья напоминает об обсуждениях 1930-х годов, о том, какая из альтернатив – «сельское хозяйство или промышленность», «капитализм или социализм», «восточная культура или западное образование» - должна была обеспечить успешную конкуренцию Китая с Западом. По мнению автора «нам (имеется в виду не только Китай, но и мир в целом) предстоит преодолеть три преобладающие, но устаревшие дихотомии: «традиционное – современное», «западное – не западное», «локальное-глобальное». Окончательный вывод Ту Веймина сводится к тому, что «по всему миру традиция продолжает оказывать активное влияние на модернизационные процессы и, соответственно, сама модернизация нередко принимает культурные формы, коренящиеся в традиции».

Прав Ту Веймин или не прав, не мне судить, но одно дело, когда в традиции существует конфуцианская этика и многовековая рефлексия по поводу этой этики не только в Китае, но и на Западе (как бы не относиться к конфуцианской этике, с ее жесткими, порой суровыми, требованиями), другое дело наши «традиции», которые на деле не выходят за границы клише патриархального сознания ...

Может быть, если быть честными с самим собой, мы должны изучать, что в нас самих, в нашем обиходе влияет на развитие.

Может быть стоит задуматься над тем, насколько такие качества азербайджанцев (не исконные, ментальные, а исторически сформированные) как предприимчивость, адаптивность, прагматичность, даже известное плутовство, совместимы (в каких случаях способствуют? в каких случаях препятствуют?) с рыночной экономикой и верховенством права, может быть  хорошо, что над нами не довлеет национальная этика тысячелетней давности, может быть стоит нам объяснить самим себе, что «верховенство права» специально придумано для нас, чтобы компенсировать дефицит доверия как между властью и гражданами, так и между самим гражданами.

Во всех случаях, главное научиться думать или, по крайней мере, прислушиваться к умным людям, которые в свою очередь, должны научиться говорить не об идеальных материях, а о конкретике смой жизни.

P.S.

Надеюсь, в свое время (когда это будет?) книга будет переведена на азербайджанский язык, надеюсь в наших независимых аналитических центрах (когда они будут созданы?) пройдут дискуссии по этой книге.

Разумеется, это совершенно невозможно в нашем центре социальных исследований, уже по той причине, что им руководит такая фигура как Захид Орудж, для которого лояльность к тем, кто его назначил, составляет основу жизненной программы, в которой благополучно растворяются такие (мешающие, препятствующие, отвлекающие) духовные феномены как достоинство и независимость.

30 июня 2020 г.

Как и планировал, сегодняшней публикацией завершаю свой «карантинный дневник».

К сожалению, карантин не закончился, майское послабление оказалось обманчивым, а, возможно, и ошибочным, последующие события показали, что проблемы, которые накапливались в нашем обществе десятилетиями, обнажились при первом серьезном испытании, как для власти, так и для общества. Тем не менее, решил свои планы не менять, подвести черту, под почти четырехмесячным «публичным дневником».

А сегодня, своеобразное подведение итогов, резюме, краткий обзор, напоминание о самом злободневном, о чем не следует забывать в суматохе дней.

Мужество думать. Способность чувствовать.

Из текста в текст варьировал эту «сладкую парочку», «думать и чувствовать», сомневался, колебался, вновь укреплялся, вновь возвращался, наконец, вынес в итоговый текст.

Мужество думать, мужество мыслить, врезалось в память после статьи И. Канта, звучали как набат, как предостережение его слова: «Sapere aude!» - имей мужество пользоваться собственным умом». Запомнил у Канта, избегай опекунов твоей мысли, не прячься за авторитеты, будь то сакральная книга, авторитетный руководитель страны, или опытный врач. Симптоматичный список для нас, современных азербайджанцев, до карантина, во время карантина.

«Мужество мыслить» означает не стесняться самих себя, не стесняться собственной истории, не бояться признаться, что мы не случайно оказались в кризисе, он органичное следствие нашего потребительского отношения, к миру, к собственной стране, к самим себе, в течении долгого-долгого времени.

«Мужество мыслить» означает из двух вопросов «что мы сделали не так?» и «кто виноват в наших несчастьях?» отбросить второй и начать думать над первым. Пока мы предпочитаем второй, все глубже вязнем в поисках виноватого.

«Мужество мыслить» означает понять, что у нас есть славное пятидесятилетие «от «Экинчи» до АДР», оно было трудным, сложным, драматическим, но именно тогда мы, в наибольшей мере, сумели синхронизироваться с магистралью мировой истории и мировой цивилизации. Когда в постколониальном наваждении, мы пренебрегаем этим «пятидесятилетием», придумываем тысячелетнюю «историю», зачастую не осознавая, мы «ориентализируем» (орнамент на плоскости) собственную историю, становимся провинциалами в собственной истории, и, - неизбежный следующий шаг, - оказываемся туристами в собственной стране.

«Мужество мыслить» означает осознавать, что когда-то нас называли «туземцами», мы и сами себя называли «туземцами», мы и были «туземцами», главное теперь не в том, чтобы вычистить и пригладить собственную историю, найти тех, кто «оскорбил» нас, назвав «туземцами», а преодолеть сознание «туземцев», только тогда мы преодолеем свое «несовершеннолетие», только тогда о нас нельзя будет сказать «общество-подросток».

Дефицит способности чувствовать имеет много разветвлений, но так или иначе они сходятся в том, что семья у нас воспринимается как единственное коммунити, нет семьи, нет жизни, а семья осознанно или не осознанно воспринимается не как соединение двух молодых людей, а как соединение двух больших кланов (благодаря этому «Дворцы счастья» стали у нас самым успешным бизнесом), за образцовую семью выдается у нас патриархальная, многопоколенная семья, акцент в которой делается на ребенке, на детях, которые и должны обеспечивать многопоколенность, феминизм, осознанно или не осознанно воспринимается у нас, как разрушение национальных традиций и национальной ментальности, боязнь выглядеть не цивилизованно, заставляет нас говорить о правах женщин, но нам на хватает смелости, признать право женщин на собственное тело, не исключение и женщина в браке, нам не хватает мужества признать, что использование противозачаточных средств величайший цивилизационный акт исторического освобождения женщины, в результате ... из нашей культуры фактически изгнана любовь, как самое сложное, самое драматическое событие, в котором от рая, всего один шаг, полшага, четверть шага, до ада, но именно эти отношения двух людей, отношения добровольные, свободные, экзистенциальные, в которых двое готовы одновременно радостно отдавать все другому и морально истязать его, эти отношения двух людей, во многом, придают смысл и свет мировой культуре.

В этом вопросе декретами ничего не сделаешь, но главное признать свою «подростковость» и открыться миру, пережить многое, что пережили народы в цивилизации, и рыцарский кодекс поклонения Даме, и викторианскую мораль, культ женщины, как Леди, и отказ от викторианской морали, и сексуальную революцию, и многое другое.

Чтобы быть синхронным с миром, необходимо думать и чувствовать синхронно с миром, как минимум, мы должны переводить и обсуждать те книги, о которых дискутирует цивилизованный мир. Синхрон означает, что мы не должны пытаться имитировать свою цивилизованность, что не должны пытаться «быть похожими», а осознавать, что в этих обсуждениях мы не только узнаем других, но и узнаем самих себя, нам становиться легче адаптироваться к современному миру.

За время «карантинного дневника» мне пришлось говорить о разных книгах, но сейчас, в итоговом тексте, напомню только о двух.

Джаред Даймонд «Переворот: переломный момент для наций, переживающих кризис».

«Культура имеет значение: каким образом ценности способствуют общественному прогрессу».

Может быть, после вируса, власти осознают, что если общество невозможно держать в подчинении, ничего хорошего из этого не выходит не для самих людей, но и для самой власти, то, тем более, это невозможно для мысли.

Запомним, мысль в неволе не рождается, имитация мысли учит людей быть рабами, а раб, это не столько цепи на руках и ногах, сколько цепи в голове, в мыслях и чувствах.

Вот почему столь важно создать современные независимые центры мысли. Только не будем себя обманывать: создать подконтрольный «центр исследований», с покорным, малообразованным руководителем, означает обречь общество на длительную стагнацию.

После долгих сомнения, решился написать о Карабахе.

Вместо формулы «ни мира, ни войны», которая, на мой взгляд, только нагнетает в обществе неврастению, предложил формулу «и мир, и война».

Под «войной» имел в виду дисциплинарную армию, дисциплинарность которой, распространится и на общество. Под «войной» имел в виду образованных офицеров, которые понимают (и принимают) современные, гуманитарные ограничения ведения войны. Надеюсь «горячая война» не понадобится, а подконтрольная обществу «дисциплинарная армия» привьет подлинную дисциплинарность всему нашему «обществу».

Под «миром» я понимал легализацию и большую интенсивность взаимодействия азербайджанского и армянского общества на различных уровнях. Во многом мы отягощены историческим прошлым, включая и то, что произошло за последние 30 лет, и то, что произошло в начала ХХ века, но мы не исключение, народы научились преодолевать самые кровавые страницы своей истории. Должны научиться и мы.

Политическое решение карабахской проблемы не находится еще и по той причине, что стороны предпочитают язык ультиматумов, умению слышать и слышать другого.

Со своей стороны, мы должны отдавать себе отчет, что если наша риторика за 30 лет не изменилась, то это означает, что мы привыкли к тому, что слышим только самих себе.

Пандемия выявила, что между властью и населением доверие окончательно подорвано, и это главный вызов, с которыми столкнулось наше общество. Как его преодолеть? У меня нет готового ответа, могу только сказать, что власть должна отказаться от риторики угроз и наказаний.

Не трудно предположить, что мир в целом после пандемии, станет более сложным, также можно предположить, что большинству людей понимание такой сложности мира не под силу, поэтому они оказались столь падки к фейковым новостям о природе и способах распространения корона вируса.

Поэтому в мире после корона вируса увеличится (должно увеличиться) значение и вес людей, способных понимать сложность мира и, в какой-то мере, понимание неизбежности вызовов, с которыми сталкивается современный глобальный мир.

И именно они, можно назвать их интеллектуалами, можно элитой, можно как-то иначе, способны осознать – в этом главный итог моих размышлений, – сложный мир невозможно разруливать техническими и технологическими решениями, если этим решениям не будет соответствовать новый уровень нравственности.

Техника и технология без нравственной составляющей, т.е. без попыток удержать «человеческое» во взаимоотношениях людей, будет порождать все новые и новые кризисы, которые могут оказаться катастрофическими для человечества как вида.

Никогда не верил в подобный эсхатологический сценарий будущего человечества, хотя понимаю, с моей стороны, это, скорее, вопрос веры, а не разума.

Подумал о том, что последняя фраза звучит не как итоговая для четырехмесячного дневника, а как промежуточная. Но, с другой стороны, она и не должна быть итоговой, а только промежуточной.

Жизнь ведь продолжается, и я пока жив ...

Публичный дневник (23)

Публичный дневник (22)

Публичный дневник (21)

Публичный дневник (20)

Публичный дневник (20)

Публичный дневник (19)

Публичный дневник (18)

Публичный дневник (17)

Публичный дневник (16)

Публичный дневник (15)

Публичный дневник (14)

Публичный дневник (13)

Публичный дневник (12)

Публичный дневник (11)

Публичный дневник (10)

Публичный дневник (9, продолжение)

Публичный дневник (9, начало)

Восьмая часть

Седьмая часть

Шестая часть

Пятая часть

Четвертая часть

Третья часть

Вторая часть

Первая часть