Пусть полыхает. Как изменилась политика России на постсоветском пространстве

У России без лишнего шума обновилась политика на постсоветском пространстве. Большие мечты о «Евразийском союзе», «зоне привилегированных интересов», «русском мире», региональном доминировании, защите буферного пространства от «танков и ракет НАТО», об уникальной роли «провайдера безопасности, гаранта суверенитета и свободы цивилизационного выбора» постсоветских государств от внешнего вмешательства незаметно исчезли из актуальной повестки Кремля.

Грандиозные замыслы существуют на ток-шоу госканалов, но те, кто проводит российскую политику в регионе, руководствуются куда более реалистичными нарративами. Есть понимание, что доминирование России на постсоветском пространстве – вещь хорошая, но цена претворения этой мечты в жизнь слишком велика, и на деле она может быть реализована только в самых отчаянных сценариях, когда затронуты экзистенциальные интересы государства. В большинстве же случаев, особенно там, где нет общей границы с Россией, постсоветское доминирование – это роскошь, а не «средство передвижения» к национальным целям развития. Запущен процесс оптимизации амбиций на постсоветском пространстве и инвентаризации реальных потребностей и возможностей их воплощения в жизнь. Москва «рефлексирует о том, что нам нужно и что не нужно», – говорит Федор Лукьянов. Во многом это продиктовано переосмыслением результатов российских действий в Украине, Грузии и Сирии.

Три фрейма стратегической сдержанности

Суть нового российского подхода к постсоветским делам можно свести к трем фреймам, применяемым в случае кризисов в регионе: Зачем? Что мне с этого? Как не попасть в глупое дерьмо? (заимствование из внешнеполитической доктрины Барака Обамы «Don’t Do Stupid Shit»).

Расшифровывается это примерно так:

• Не делать ничего, кроме абсолютного минимума, вытекающего из договорных обязательств, ⁠минимизировать расходы РФ ⁠по разруливанию кризисной ситуации и «оказанию братской помощи», последовательно снижать издержки ⁠«бремени постсоветского лидерства».
• Максимально обуславливать российскую помощь ⁠конкретными шагами реципиентов по подчинению своего суверенитета геополитическим целям Москвы. ⁠Избегать предоставления несвязанной помощи «в обмен на ⁠поцелуи». При отсутствии готовности принимать российские условия стремиться к необременительным отношениям (low maintenance relationship), избавляясь от «назойливых подруг» (high maintenance girlfriends) и даже от союзников, создающих большие проблемы.
• Переосмыслить российские союзные обязательства после их тщательного аудита, скорректировать и конкретизировать форматы участия России.
• Не делать ничего, что может дестабилизировать внутриполитическую ситуацию в России, в том числе из-за слишком деятельного вовлечения во внутренние кризисы соседей или механического расширения действующих интеграционных объединений.
• Не допустить манипулирования внешней политикой РФ «братскими республиками» и их «российскими диаспорами» в своих интересах, не всегда совпадающих с российскими.
• Не брать на себя новых санкций Запада ради постсоветских «клиентов» РФ.
• Не совершать шагов, которые закрывают России возможности для маневра или отступления без потери лица и делают ситуацию тупиково необратимой (тот самый «stupid shit»).
• Не бороться с «ветряными мельницами» внутренней дестабилизации постсоветских государств, развивать «толерантность» к определенному уровню региональной нестабильности и не втягиваться в слишком деятельную борьбу с «цветными революциями».
• Хорошо понимать ограниченность собственных возможностей и ресурсов, их недостаточность для решающего влияния на кризисы в регионе за исключением ситуаций, напрямую угрожающих безопасности РФ.
• Негласно признавать у других региональных игроков наличие «ограниченных интересов» на постсоветском пространстве и искать с ними modus vivendi, не делая фетиша из «российского доминирования» – доминировать только там, где без этого себе дороже, а не «чтобы было».
• Признавать, что продвижение России в качестве великой державы в других регионах мира (Ближний Восток, Северная Африка и Восточное Средиземноморье) создает ситуации зависимости РФ от других региональных держав, ограничивающих ее свободу действий на постсоветском пространстве. Понимать все риски и сложности прямого военного столкновения с «поднимающимися региональными державами», в отличие от имитационной «управляемой эскалации» с США, НАТО и ЕС, где применение военной силы в принципе невозможно.
• «Не сильно заморачиваться» по поводу всего этого, даже если мировая пресса пестрит заголовками о снижающемся российском влиянии в ее собственном регионе.

Эта концепция «стратегической сдержанности» России на постсоветском пространстве считывается в последнем выступлении Владимира Путина на заседании клуба «Валдай», где президент демонстрировал спокойствие и расслабленность при обсуждении острых кризисов в ближнем зарубежье.

Совпадение по времени нестабильности в Белоруссии и Кыргызстане, а также возобновление полномасштабной войны между Арменией и Азербайджаном вокруг Нагорного Карабаха – хороший стресс-тест новой российской стратегии, и пока она его выдерживает.

Белоруссия

В Белоруссии Москва демонстрирует самоограничение, сохраняя свободу маневра. Еще недавно считалось, что угроза смены режима в результате «цветной революции» в государстве, связанном с РФ сетью союзнических обязательств и физически отделяющем Россию от НАТО, вызовет военную интервенцию Москвы для подавления протестов или как минимум гибридную войну для создания марионеточных буферных государств по аналогии с ДНР/ЛНР. Но повторения украинского сценария не произошло.

Москва внимательно наблюдала за избирательной кампанией в Белоруссии и прекрасно понимала, чем все может закончиться. Вопрос был только в том, потеряет ли Лукашенко власть сразу под давлением улицы (что, конечно же, для Кремля выглядело «некошерно») или же удастся «структурировать процесс», создав Москве возможности для входа в белорусскую политику.

В итоге была избрана «сдержанная линия»: слать Лукашенко лучи ТВ-поддержки (ну и еще кое-что по мелочи), сигнализировать о своей решимости вмешаться «в случае массовых беспорядков» (не имея для этого ни малейшего желания и хорошо понимая, что прямое вмешательство консолидирует протест на антироссийской основе), блокировать посредническую роль Запада (по заветам Виктории Нуланд в Киеве: «… and, you know, fuck the EU!») и рекомендовать протестующим «идти и спросить у Лукашенко про конституционную реформу». Диалог с Тихановской и ее окружением для Москвы был невозможен, в том числе и в связи с ее публичной позицией в пользу выхода Белоруссии из Союзного государства и ОДКБ, а также по причине того, что оппозиция не контролирует протест и договоренности с ней не будут выполнены. Виктор Бабарико из Москвы виделся «белорусским Ющенко», он тоже продвигал линию на «нейтралитет Белоруссии» и отказ от союзов с РФ. Но потом члены Координационного совета оппозиции вдруг«нашлись» в «Кофемании» на Лубянке.

России удалось избежать необратимых шагов, загоняющих ситуацию в тупик и кратно увеличивающих издержки в виде новых санкций Запада. Отказ от чрезмерного вовлечения в кризис и прямых силовых действий в Белоруссии позволил избежать дестабилизации внутри РФ. Блокирование требований Запада о «посреднической миссии ОБСЕ» для налаживания «национального диалога» оставило эту роль за Россией. Наконец, сдержанная реакция на белорусский кризис позволила Москве спокойно посмотреть на проект Союзного государства. Так ли уж оно выгодно России и не несет ли рисков для российской государственности? Все, что есть важного в Союзном государстве, можно реализовать в ЕАЭС.

Даже ценность военного союза с Белоруссией «заиграла новыми красками». Угроза НАТО – это не польские танки под Смоленском, а американские гиперзвуковые ракеты воздушного и наземного базирования средней дальности в Центральной Европе. И не надежнее ли для обороны РФ потратить $100 млрд российских нефтегазовых субсидий Белоруссии на то, чтобы заставить всю европейскую часть страны ракетными комплексами «Искандер-М» и системами ПВО С-400 (загружая свои заводы заказами). Ясно, что по итогам кризиса в Минске возвращения к статус-кво уже не будет, и «новая российская сдержанность» позволяет без экзальтации решать, как жить дальше.

Карабах

Здесь Москва избежала участия на той или иной стороне конфликта, хотя подогреваемая ТВ-пропагандой полемика в РФ уже выходит на опасные развороты. Отдельные общественники продвигают безумные планы российского военного десанта в Карабахе с предъявлением еще и ультиматума Грузии (чтобы пропустила российские войска и военные грузы через свою территорию). Из этой же оперы безответственные призывы объявить бесполетную зону над Карабахом (для чего потребовалось бы подавить ПВО и ВВС Азербайджана и, видимо, ПВО Грузии). Российская армия сегодня не готова к проецированию силы там, где нет общей сухопутной границы или коротких морских коммуникаций (открытых нам по доброй воле «стратегических партнеров»), в том числе и потому, что ранее были приняты решения тратить деньги на летающие ядерные реакторы, а не на самолеты-заправщики, самолеты ДРЛО и ударные беспилотники всех типов.

Москва дает понять, что конфликт вокруг Нагорного Карабаха не имеет к России прямого отношения и не затрагивает ее национальных интересов. На вопрос Олега Кашина: «Pourquoi mourir pour Stepanakert?» («Зачем умирать за Степанакерт?»), Владимир Путин исчерпывающе отвечает: «On n’en a pas besoin» («Незачем») – «боевые действия ведутся не на территории Армении». И хотя союзнические обязательства по ОДКБ перед Арменией Путиным не подвергаются сомнению, в реальности Москва пересматривает полезность такого союза, который понятно, чем выгоден Армении, а выгоды для России неочевидны. Близкий к МИДу Российский совет по международным делам публикует призывы «вернуться к вопросу о членстве Армении в ОДКБ. Наличие в Организации страны, являющейся стороной территориального конфликта, будет только подрывать к ней доверие». Военная база в Гюмри все больше выглядит заложником и триггером (trip wire) для вовлечения России в войну на стороне Армении, а не инструментом проецирования силы в регионе (туда авиационный керосин самолетами придется завозить). Установка российского наблюдательного пункта на пути наступления азербайджанской армии к Лачину, чтобы не перерезали линии снабжения Карабаха – это максимум, чего мы можем с этой базы сделать полезного. Ну и, если это подтвердится, разместить там новейшие системы РЭБ «Красуха», чтобы турецким и израильским беспилотникам стало менее комфортно в небе над Карабахом.

Отношения с Азербайджаном имеют для Москвы самостоятельную ценность и не рассматриваются через призму интересов Армении. Ценность эта определяется не тем, что в Азербайджане придерживаются канонической версии истории Второй мировой войны и регулярно показывают по ТВ «Иронию судьбы» на Новый год, а тем, что с Азербайджаном у России общая граница в весьма деликатном месте – в Дагестане и на Каспии. Спокойствие на этой границе и тесное сотрудничество с соседом по его обеспечению (чтобы не было опять как в 1990-е и в начале 2000-х) стоят не меньше, чем союзнические обязательства перед Арменией. Баку также стал, оттеснив Женеву, комфортной площадкой для наиболее деликатных переговоров между начальником Генштаба ВС РФ и председателем Комитета начальников штабов США, а также Верховным главнокомандующим ВС НАТО. Отсюда заявлениеПутина на Валдайском клубе, что Азербайджан и Армения для нас равноценные партнеры, не говоря уже о почти равных по численности диаспорах в самой России, показавших нам в июле, как «война в Карабахе» может вестись на улицах Москвы.

Россию раздражают попытки обеих сторон манипулировать ее позицией в свою пользу, создавая для нас проблемы. Азербайджан слишком прямолинейно эксплуатирует тему российской контртеррористической операции в Чечне и Дагестане для защиты от сепаратизма. Абсолютизация этой позиции подрывает аргументы РФ и усиливает аргументы Украины по Донбассу и Крыму, при том что даже «особый статус Карабаха в составе Азербайджана» (что лежит в основе российской позиции по Донбассу) Баку обсуждать не готов. А требования Алиева изменить формат урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта с привлечением Турции для Москвы имиджево неприемлемы, поскольку это публично подчеркивает объективную ограниченность роли РФ. С другой стороны, заверения Баку, что военная операция не распространится на территорию Армении, подтверждаемые Анкарой, вызывают в Москве доверие, снимая риски эскалации.

Армения, еще при прежнем руководстве («карабахский клан») избыточно поняла российские действия в Крыму в 2014 году как карт-бланш на постепенное «воссоединение» через «самоопределение народа Карабаха». Хотя Сергей Лавров и утверждал, что согласно Уставу ООН «право наций на самоопределения стоит на ключевом месте, а территориальная целостность, суверенитет должны уважаться», применять эту правовую новацию Москва готова только к Крыму (и еще к Абхазии и Южной Осетии), но не к Карабаху (и даже не к Донбассу). Требования Еревана, чтобы Баку вел прямые переговоры о мирном урегулировании со Степанакертом, и заявления о невозможности вывода войск из зоны безопасности до определения окончательного статуса Карабаха созвучны российской позиции по имплементации Минских договоренностей по Донбассу (и даже предшествуют им), но в представлениях Москвы об урегулировании в Карабахе – избыточны.

Наконец, ирредентистская риторика Пашиняна и его команды в последние два года – заявление, что «Карабах это Армения», выдвижение территориальных претензий к Турции по не вступившему в силу Севрскому Договору 1920 года, слова министра обороны Армении, что при новом руководстве страны концепция «мир в обмен на землю» будет заменена на стратегию «новая война за новые территории», попытки объявить Мадридские и Казанские принципы урегулирования «мюнхенским сговором» и утверждения об отсутствии дипломатического решения вопроса Карабаха – не позволяют Кремлю солидаризироваться с Ереваном. А уж попытки манипулирования российской политикой – призывы ввести российских миротворцев в Карабах, задействовать ОДКБ или провести «контртеррористическую операцию» в Карабахе в связи с привлечением Турцией наемников из Сирии – не прибавили Пашиняну сторонников в Кремле. И дело тут, конечно, не в том, что Путину не нравится «майданное правительство» Армении и он не против того, чтобы оно само пало жертвой «цветной революции», проиграв войну в Карабахе, а в том, что Ереван пытается ограничить самостоятельность российской внешней политики.

И о Турции

Наконец, Россия демонстрирует сдержанность в ответ на более чем деятельное участие Турции в военной операции Азербайджана в Карабахе. И хотя для российской разведки такая роль Турции (как впрочем и Израиля) не стала сюрпризом (обе страны на протяжении последних 15 лет сыграли большую роль в модернизации ВС Азербайджана и подготовке к ведению современной войны с применением беспилотников), Москве был неприятенлихой переход Эрдоганом таких красных линий, как переброска на Южный Кавказ боевиков из Сирии, что подрывало главное обоснование сирийской операции – уничтожить террористов на дальних подступах (хотя, конечно, в Карабах турки перебрасывали наемников ЧВК, а не террористов-джихадистов). Отсюда стремление послать «сигналы сдерживания» Турции посредством авиаудара российских ВКС в нарушение российско-турецкого режима перемирия по главной протурецкой группировке в Идлибе «Файлак ал-Шам».

Но ни на какой вооруженный конфликт с Турцией из-за ее назойливого проникновения на постсоветское пространство и претензий на участие в карабахском урегулировании Москва не пойдет, несмотря на звучащие призывы применить силу и «устроить новый Халхин-Гол». Турция и Россия уже находятся в симбиотическом положении, когда каждая сторона жизненно необходима другой в реализации важнейших внешнеполитических целей. Для Москвы крайне важно продолжение Эрдоганом линии на противопоставление Турции Западу в ценностном и геополитическом разрезе, что отвлекает Запад от противодействия России, ведет к «смерти мозга НАТО» (конфликт Эрдогана с Макроном не позволяет президенту Франции отталкивать совсем Владимира Путина) и повышает значимость сотрудничества Европы с Москвой на Ближнем Востоке и в Средиземноморье (вчерашний визит Лаврова в Грецию, с которой отношения были испорчены шпионским скандалом, именно про это – на Грецию «наехал» Эрдоган). Владимир Путин на «Валдае» восторженно говорило том, как легко и приятно иметь дело с таким самостоятельным от Запада партнером как Эрдоган – решил и купил С-400, решил и разрешил проложить газопровод.

В Сирии Москва полностью зависит от Турции в тыловом обеспечении российской группировки через проливы. В военном плане Турция при желании может сделать российскую операцию запредельно дорогим удовольствием, как уже было продемонстрировано в феврале этого года. На постсоветском пространстве Турция ведет себя сегодня примерно так же, как Россия в 2015 году повела себя в Сирии – оказывает по приглашению военную помощь легитимному правительству суверенного государства в борьбе с сепаратистами на его собственной территории и навязывает себя в качестве посредника и гаранта политического урегулирования, не заморачиваясь, наступает ли она при этом на чьи-то интересы (отсюда призывы Эрдогана к Путину «решить все, как в Сирии»).

Есть только две мины, которые могут взорвать российско-турецкие отношения: расширение военно-технического сотрудничества Анкары с Украиной (производство беспилотников, поставки высокоточного оружия, лоббирование членства Украины и Грузии в НАТО) и агрессивное продвижение идей пантюркизма и политического ислама внутри России. Расширение турецкого присутствия на Южном Кавказе уже свершившийся факт, и Москву волнует лишь непересечение Эрдоганом красных линий, которые ему чертят авиаударами в Идлибе. Учитывая негативные прогнозы военной ситуации для Армении и армии Нагорного Карабаха (возвращение потерянных позиций уже невозможно и в перспективе зимняя блокада Карабаха) и стойкое нежелание Москвы вмешиваться военным путем, России и Турции в ближайшие месяцы не избежать тесного сотрудничества по предотвращению гуманитарной катастрофы в Карабахе, созданию зон деэскалации и гуманитарных коридоров. Будет не «новый Халхин-Гол», будет «новый Идлиб».

Опубликовано: https://republic.ru/posts/98310