Что делать?

Мои друзья -_Рахман и Зардушт – ярчайшие представители современной азербайджанской элиты. Оспаривать этот факт могут лишь люди мало знакомые с ними или спрятавшиеся в раковину ложного благополучия, достигнутого ценой непомерных жертв, или же в раковину самопровозглашенного одиночества. Окончательно признать или опровергнуть этот факт (как и мое сравнение их с великими предшественниками), конечно же, предстоит будущим поколениям азербайджанцев, которым, я думаю, хватит великодушия понять неизбывную тоску, а то и просто трагедию человека, живущего в условиях массовой культуры и авторитаризма.

Р. Бадалов – живой, оголенный нерв этой элиты, на первых порах предельно резко реагирующий на любую, с его точки зрения, глупость или несправедливость. И этого было бы достаточно для известности в нашем неприхотливом обществе. Но сила Рахмана в его фантастической способности синтезировать возможности рассудка, чувств и интуиции при оценке любого факта, события или процесса. Признаюсь, порой я бессовестно воровал его полувысказанные мысли и развивал их в законченные, с моей точки зрения, предложения. Он, безусловно, войдет в ряд наиболее значительных фигур, рожденных в предвоенное время и названных азербайджанскими «шестидесятниками». Пиши и думаю, что многие термины или названия не знакомы уже нынешнему молодому поколению, с которым так любит общаться Рахман (видимо, утратив интерес к другим поколениям). Каким же опытом делится Рахман с этим поколением? Поскольку он убежден, что наше поколение (скорее, поколения!) не смогло преодолеть «немоту», решен как будто вопрос «С Кем?», хотя оставляется лазейка для всего общества, «элита» (кавычки, признание условности определения) которого все же может быть наделена хоть какими-то пользительными функциями, например, разбрасывать камни или, лучше, семена мудрости. Как и Зардушт, Рахман предпочитает в последние десятилетия жанр «дневника», или жанр «эссе», обо всем и ни о чем конкретно, рассчитывая на сомысль и сочувство узкого круга читателей, не пытаясь вычислить способны ли его слова хоть в малой, ничтожно малой, степени повлиять на общество. Хотя его позиция вроде бы резко контрастирует с высказыванием Ханны Арендт, по мнению которой, отсутствие открытого публичного пространства, когда люди живут в «безмирности», когда «тепло принимают за свет», есть форма варварства.

На самом деле Бадалов хитрит, в том высоком древнегреческом, безмерно почитаемым им гомеровском смысле, между строк выдавая вполне приемлемые рецепты лечения нашего общества: думать и говорить о нашем кризисе спокойно, без истерики, без поиска врагов, без монополии на истину, достигнув в результате ни много ни мало – коперниканского переворота в азербайджанском обществе.
Рахман совершенно прав, отмечая, что мы еще не живем в истории и историей, и тут же с подачи Т. Адорно дает вполне дельный совет: нужно пытаться «разговорить» прошлые события и не бояться осмысления порой болезненного, безжалостного прошлого. Есть и прямые задания: задуматься и решить, что означает жить в истории Азербайджана, что означает быть азербайджанцем?!

Бадалов фиксирует так сказать метафизические (экстенциально важные, сказал бы я) периоды развития нашего общества, которые мы так и «не разгадали», «не разговорили», к которым он совершенно справедливо, на мой взгляд, относит период Народного фронта. Его объяснение: время правления НФ было попыткой разрушить «номенклатурный способ» управления, против которого возражали даже стены здания Президентской администрации.

И, наконец, один совет напоследок: нужны институты, иначе «умным людям» (условной элите) каждый раз придется начинать с нуля. Вопрос о том, где должен располагаться (учредится) хотя бы один из таких институтов («институальная площадка»), с учетом репутации Академии наук и Аналитическом центре при Президенте, стал затруднительным для Рахмана Бадалова.

Позволительно ли спросить, а не подходит для этого благородного дела площадка «Прошу слова» информационного агентства «Туран»?