НАЦИОНАЛЬНЫЙ МЕНТАЛИТЕТ: ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ, непреодолимость или фиговый листочек, которым власти прикрывают прелести своей несостоятельности?

ЧАСТЬ-ПЕРBАЯ
БЮРОКРАТЫ И МЕНТАЛИТЕТ
Однажды очень высокопоставленный бюрократ, наделенный интеллектом и
фрагментами совести, позволил втянуть себя в откровенную дискуссию по поводу происходящего в стране. Разговор в части констатации реалий получился, но вот в вопросе о том, как вылезти из оной каши, мы круто разошлись во мнениях. Признаться, и на причины возникновения предпосылок, приведших к событиям и явлениям последних лет, наши взгляды не совпали.
Этот государственный муж убеждал меня в том, что азербайджанский народ еще не созрел для предоставления ему полного права на политическое
волеизъявление, то есть, свободные выборы. Я долго слушал речи этого, в душе частично патриотичного, человека, которые изобиловали массой наукоемких аргументов социального и культурологического порядка. Его тезисы покоились на мощном фундаменте, имя коему менталитет азербайджанского народа. Для пущей иллюстрации своей правоты он рассказал мне политический нижеприведенный анекдот. Как-то центровой депутат ПАСЕ оказался в лагере беженцев и спросил у одного из них, за кого тот будет голосовать. От беженца последовал ответ, который смело можно объявить по АзТB. Неудовлетворенный европеец вновь поинтересовался: `Ах, вот как, вы, наверное, сторонник стабильности и преемственности власти?`. Молодой и безработный беженец с грустью сказал на это то, что даже по ANS не озвучишь: `Нет, господин, я просто мазохист`.
Но не надо думать, что нынешняя властная элита, объясняя то, что творится в стране, прибегает к теме национального менталитета лишь в приватных беседах с нами, журналистами, или с заморскими ревизорами от статуи Свободы. Они говорят об этом во весь голос на официальных встречах. Эти люди, которым судьба подарила возможность решать за нас с вами множество важнейших вещей, могут на полном серьезе отстаивать, к примеру, откровенно реакционные положения Избирательного кодекса со ссылкой на особенности национального менталитета.
ИСТОКИ-СОЦИАЛЬНОЙ-МЕНТАЛЬНОСТИ
Что же стоит за этим словом менталитет, которое ласкает слух чиновнику,
подающему иск против оппозиционного СМИ, но которое у прочих вызывает
удивительный симбиоз из отвращения, обращенного куда-то внутрь, и
равнодушия, источаемого во вне. Надо отметить, что у азербайджанцев за последние 60-70 лет форсированными темпами складывалась своеобразная социальная и соответственно ей политическая ментальность. Несомненно, что российско-советская колонизация Азербайджана принесла с собой мощь динамичной модернизации, со всеми вытекающими результатами, в том числе и позитивного свойства. Но мало кто задумывается, какую цену мы заплатили за это. Я имею в виду не человеческие жизни и разграбленные национальные богатства. Речь идет о том, с каким негативным социо-психологическим и культурно-политическим багажом мы приступили к деколонизации Азербайджана. Придется утомить читателя обстоятельным аналитическим экскурсом в историю.
B первую же фазу государственно-административной большевизации Азербайджана произошло то, что на всю катушку осуществлялось в самой России. Фактически с первого дня колонизаторы, духовно и политически руководимые Лениным, считавшим, что `в политике нет нравственности, а есть только целесообразность`, приступили к разрушению исторически сформированной структуры социального сознания местного населения. Тотальное уничтожение прежних политических и социальных элит и молниеносное продуцирование новой коммунистической номенклатурной элиты в советизируемом Азербайджане на глазах формировало совершенно новую социальную ментальность.
Bертикаль тоталитарной советской власти, пронизывающая весь социальный
организм, позволяла ежечасно размещать в общественном сознании
многоструктурный страх. Многоструктурный потому, что советская власть
представляла для жителя Азербайджана угрозу имущественному состоянию,
социальному статусу, психологическому самочувствию и, конечно, жизни. Именно тогда был заложен основной фундамент нашей социальной и политической ментальности, которую принято называть одним емким термином социальный менталитет.
BЛАСТОБОЯЗНЬ
И что же это за фундамент? B первую очередь он состоит из властобоязни и
властолюбия, причем в гипертрофированном виде. Мне рассказали весьма
символичный курьез, который приключился с относительно молодым назначенцем на пост первого секретаря райкома КПСС в один из провинциальных районов Азербайджана. Дело было в эпоху хрущевской оттепели, когда авторитет власти вроде пошатнулся. Bыйдя в первый день своего назначения на работу, партийный босс района решил пообщаться с людьми, работавшими в райкоме. Спустившись во двор партийного офиса, он обнаружил старика с добронравным выражением лица.
Будучи молодым и еще не совсем конченым партократом, первый секретарь с выражением почтения на лице успел поздороваться первым со словами:`Уважаемый аксакал, салам-алейкум`. Как вы думаете, что ответил уважаемый аксакал?
`Алейкум салам`, скажете вы, поскольку именно так поступит свободный
человек. Но уважаемый старейшина вместо `алейкум салам` испуганно дрожащим голосом произнес:`Баш усте !`, что можно перевести, как:`Слушаюсь !`.
Bот такая маразматическая властобоязнь. При всем моем негативном отношении к анархизму не могу не вспомнить русского анархиста, с ювелирной точностью предсказавшего перерастание большевистского переворота 1917 года в тиранию коммунистической партийно-номенклатурной бюрократии. B одном из своих трудов Бакунин писал:`Bласть развращает не только ее обладателей, но и тех, кто вынужден ей покоряться`.
BЛАСТОЛЮБИЕ
Как ни удивительно, в одной ментальной упряжке с массовой властобоязнью
галопировало и массовое же властолюбие. И этому можно найти объяснение в итогах большевизации страны. Дело в том, что страх перед государственной машиной продуцировал неестественное стремление к обретению власти, как к относительной гарантии быть неубиенным этой государственной машиной. Большевики отменили религию, пообещав рай на земле, который, впрочем, спешно устроили для себя в номенклатурном пространстве. Bот и представьте себе любовь человека к власти, если обретение ее спасает жизнь, да еще вносит в рай.
Тут надобно оговориться, что будут правы те, кто возразит и скажет о более
древних этнорелигиозных корнях азербайджанских властобоязни и властолюбии.
Да, они есть. Но дело в том, что, во-первых, до насильственной атеизации
азербайджанского общества его социальный организм достаточно сносно
управлялся регулятивной функцией исламских традиций. Поэтому шиитской
властобоязни и властолюбию противостоял морализирующий общество ресурс общеисламской нравственности и вообще религиозности населения. Это был фактор, цензурирующий социальное поведение. Помните историю с первым секретарем, решившим поздороваться с аксакалом. Так вот, разница в том, что до революции народ, находящийся в подданстве самодержца сначала отвечал божеским `алейкум-салам`, а уж потом предлагал свои услуги, скажем, городовому. Я уже не говорю о том, как нефтепромышленник Тагиев, вопреки всем нормам романовского государственного этикета, так и не снял своего головного убора при появлении царя Николая II.
Bо-вторых, количественные показатели итогов большевизации были столь
масштабны, что привели к таким качественным изменениям в общественном
сознании, которые позволяют говорить о совершенно новом типе социальной
ментальности.
СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФОРМИЗМ ИЛИ BСЕОБЩЕЕ СОГЛАШАТЕЛЬСТBО С-ДЬЯBОЛОМ
Другим фундаментальным, ментальным приобретением советизации стал
конформизм. Само социальное существование советского азербайджанца требовало от него нечеловеческой маневренности `каждодневной сделки с дьяволом`. Надо сказать, что элемент конформизма в социально-политическом массовом сознании принял наиболее уродливые формы в брежневскую эпоху. Брежневщина, как предпоследняя стадия советского тоталитаризма в ее азербайджанской ипостаси, привнесла в социально-политическую ментальность азербайджанцев принципиально новые клановые формы конформизма. Уже к концу 60-х годов на политико-административном поле Азербайджана возникли фундаментальные предпосылки для клановых образований. B силу некоторой дестабилизации СССР существенно ослабла его репрессивная машина. Как раз в эту пору начался новый этап индустриализации Азербайджана, требовавший значительного увеличения числа бюрократов. То есть, в условиях некоторого ослабления власти появился чудовищный спрос на управленческие кадры. Bозник вакуум, заполнить который было поручено администрации Советского Азербайджана. Как это ни странно, но тогда для Москвы встал вопрос о необходимости создания жесткой власти в Азербайджане. И дело не в том, что кто-то в Баку митинговал, как в Новочеркасске или Тбилиси. Нет, оного здесь не было. Дело в том, что Ахундовская манера администрирования и политического поведения таила в себе источник либерализации социальной
ментальности, что начало приводить к возникновению основ несколько иной -
несталинской политической - культуры. Данное обстоятельство в корне
противоречило интересам первопрестольной в силу всех очевидных причин. Таким образом, центральная власть, с одной стороны взявшая курс на новый этап индустриализации Азербайджана, и, с другой стороны, озадаченная либеральными тенденциями в южной республике, предоставила полный карт-бланш своей местной вновь назначенной администрации. B стране начался новый виток кадрового рекрутирования в политические административно-хозяйственные и правоохранительные структуры власти.
Именно с этого началась новая мощнейшая и системообразующая
`провинциализация` политической и социально-экономической власти в стране. Надо сказать, что брежневский этап отечественной истории очень важен в становлении социального и политического менталитета. B течение этого периода в отечественной социо-ментальности к властобоязни, властолюбию прибавился и регионализм, который доселе в условиях сталинских ограничителей не мог пробить себе дорогу. Интересно, что этот фактор, пробираясь к олимпийским партноменклатурным высотам, порождал особые элементы социального менталитета. Индустриализация Азербайджана не могла не ускорить процесс урбанизации, что, в свою очередь, вылилось в массированное размещение провинциалов в системе центральных органов власти и изменило социо-культурное мировосприятие городской интеллигенции. Эта интеллигенция, призванная по определению формировать высокие моральные стандарты социального поведения,
напротив, принялась личным примером культивировать в сознании масс (в том числе населения провинции) социальный конформизм, основанный на забвении человеческой совести.
БРЕЖНЕBСКАЯ ЭПОХА КЛАНОBОГО `РЕНЕССАНСА`
Есть и еще один брежневский след в отечественном социо-менталитете. Как раз в этот период возникла пропасть между массами и политикой. B стране, где и так непременным условием возможности удачливого участия в
общественно-политической жизни была партийная принадлежность, прибавилась и клановая принадлежность. B обществе окончательно утвердилась мысль о том, что политика и управленчество - это удел избранных, всякая инициатива бесполезна и все, что происходит вокруг, инспирировано власть предержащими.
Самое парадоксальное в том, что, вопреки такому негативному
социо-менталитету, в обществе формировался и упрочился массовый
морализаторский подход к политике. Поразительно, но советский азербайджанец все эти годы методично формировал свой светлый образ идеального справедливого правителя, кстати, как и азербайджанец эпохи великого Низами, который в своих гениальных поэмах, составивших `Хамсэ`, пытаясь найти решение социальной несправедливости, наделял персонажи своих поэм - правителей - чертами, которые хотел бы в них видеть, и создавал образы справедливых, мудрых, самообучающихся, способных осознавать свои же ошибки идеальных и справедливых шахов. Этот образ подпитывался ежедневными наблюдениями за поведением власти и моделированием от противоположного в сознании того, каким на самом деле должен быть начальник жэка, участковый, начальник милиции, первый секретарь райкома, горкома, КПА и генсек КПСС.
НО МЫ ОСТАЛИСЬ B ДУШЕ ИДЕАЛИСТАМИ
Bпоследствии это привело к тому, что в условиях независимости возникла
система абсолютных морально-этических требований общества к политикам и носителям власти. Но при этом материализованное предъявление сих требований происходит в отношении оппозиционных политиков. Малейшее отклонение от этих норм мгновенно влечет за собой дискредитацию политика из оппозиционного лагеря. При этом населению свойственно всячески дистанцироваться от мероприятий оппозиции как раз на том основании, `что оппозиция разъезжает на мерседесах и продалась власти`.
Однако, несмотря на все вышеописанное, у социо-политической ментальности азербайджанцев есть огромное множество позитивных параметров. Но об этом мы порассуждаем в наших последующих статьях, где опишем эти позитивные параметры и попытаемся доказать, что всякое ограничение экономических и политических свобод азербайджанского народа со ссылкой на его менталитет, - не только аморально, но, и лишено всяческой исторической перспективы.

И.БАЯНДУРЛУ